– Мои егеря, – начал было оправдываться майор, но был сразу же прерван очередным криком генерала.
– Ваши егеря – это не егеря, а бандитский сброд, который Вы набрали в Польше, Белоруссии и Украине! Недаром их у нас называют «дикие убийцы из Восточной Европы», и не смейте их сравнивать с доблестными частями вермахта. Идите и выполняйте мой приказ, иначе военного трибунала Вам не миновать. Это я Вам гарантирую. Хайль Гитлер, – генерал Генрих фон Шонхорн вяло и с неохотой вскинул вверх полусогнутую руку.
Майор Лернер, которому надоело стоять навытяжку и слушать брызжущего слюной генерала, высоко перед собой выбросил правую руку – Хайль Гитлер, – повернулся и, щёлкнув каблуками, вышел из кабинета начальства, слегка наклонив голову, чтобы не стукнуться головой о притолоку проёма двери.
Спустившись к своему автомобилю, Лернер засунул свое длинное тело на переднее сиденье и молча сидел минуту-другую. Затем снял бесполезную в мороз фуражку с наушниками и бросил на заднее сиденье. Достал меховую русскую шапку-ушанку и надвинул её на самые глаза. Потом поднял отложной бобровый воротник дорогой офицерской шинели и полностью закрыл им своё лицо.
– Ганс, – сказал он своему водителю, – дай мне бутылку шнапса и двигай на нашу базу.
Тяжелый Horch 108 взревел стосильным мотором и тронулся вперёд. Следом за ним, вздымая гусеницами снежную пыль, рванулся бронетранспортер с охраной и пулемётом.
Все два часа пути Лернер хранил молчание и лишь иногда из-под ушанки слышалось какое-то невнятное бормотание и бульканье шнапса. Оживился он лишь тогда, когда маленький кортеж въехал на деревенскую околицу и стал заруливать к просторному дому бывшего сельсовета, где майор устроил себе подобие своеобразной резиденции, в которой, вопреки всем полевым уставам, было больше личного комфорта, чем признаков штаба батальона регулярной армии. Вылез из машины, сразу принялся энергично разминать затекшие ноги и хлопать руками по бедрам. Автомобильная печка работала плохо и мало помогала в холодную пору.
Подошедшие к нему с приветствиями люди были одеты очень своеобразно: кто-то в обычную форму полевой жандармерии, кто-то в камуфляж парашютистов воздушно-десантных войск. Некоторых, судя по их виду, вообще нельзя было причислить ни к германской армии, ни к полиции, так как в их одеянии преобладали светло-желтые полушубки офицеров Красной Армии и командирские барашковые шапки.
Раздались голоса приветствия на немецком и русском языках.
– Нет, нет, нет, господа, – откликнулся повеселевший майор, кривя в улыбке своё изуродованное лицо. – Здесь, у себя дома мы обойдемся без излишних формальностей и будем говорить на русском, языке наших врагов и достойных противников, которые не дают нам забыть, что мы рыцари и мужчины. Хватит с меня этих поездок к бездарному начальству, которое больше бредит, чем говорит толковые вещи. Чистоплюи, лицемерные моралисты. Сегодня все отдыхаем.