Данте широко улыбнулся. Он чувствовал себя на коне. Внезапно его улыбка потускнела, он нахмурился:
— Пять минут и пять вопросов. Не больше. Я тоже многое ставлю на карту, Диканти.
Два агента Vigilanza, оба в черных костюмах и при галстуках, вышли из лифта и встали на посту у двери номера пятьдесят семь, где лежало тело последней жертвы Кароского. Им было приказано охранять вход до приезда техника ОИНП. Диканти решила не терять времени даром и опросить пока единственного свидетеля.
— Где комната Шоу?
Оказалось, на том же этаже. Данте проводил их к сорок второму номеру, последнему перед выходом на служебную лестницу. Суперинтендант деликатно, двумя пальцами, стукнул в дверь.
Им открыла сестра Элена. Она больше не улыбалась. Когда она увидела всю команду, на ее лице отразилось облегчение.
— Ой, хорошо хоть вы не пострадали! Я знаю, что вы погнались за ним, за этим безумным. Успели его схватить?
— К несчастью, нет, сестра, — ответила Паола. — Мы предполагаем, что он скрылся через кухню.
— Ох, Боже мой, через продовольственный ход? Святая Мадонна дель Оливо, какой кошмар!
— Сестра, разве не вы сказали, что в здании лишь одна дверь?
— Одна и есть, парадная! А то не дверь. То служебные ворота. Они большие и открываются специальным ключом.
Паола заподозрила, что они с сестрой Эленой изъясняются на разных языках. Во всяком случае, значения существительных та воспринимала чересчур буквально.
— Уби… Грабитель мог оттуда пробраться в дом, сестра?
Монахиня покачала головой:
— Ключ есть лишь у сестры-экономки и у меня. А она говорит только по-польски, как и многие сестры, которые работают на кухне.
Криминолог сделала вывод, что женщина, открывшая по просьбе Данте дверь на кухне, скорее всего и была сестрой-экономкой. Всего два ключа. Тайна ничуть не прояснилась, напротив, все запуталось еще больше.
— Можно пройти к кардиналу?
Сестра Элена энергично затрясла головой:
— Невозможно, dottora. Он… как это говорят? Zdenerwowany… нервничает.
— На одну минуту, — подал голос Данте.
Монахиня помрачнела:
— Zaden. Нет и нет.
Отвечая отказом, сестра испытывала неловкость и заслонялась родным языком как щитом. Монахиня уже закрывала дверь, когда Фаулер сунул ногу в проем, помешав захлопнуть ее окончательно. Он обратился к женщине, запинаясь и с трудом подбирая слова:
— Sprawiaćprzyjemnoś, potrzebujemy źeby widziećkardynalny Shaw, siostra Helena.
Монахиня вытаращила на него глаза.
— Wasz język polski nie jest dobry[69].
— Знаю. Мне следует чаще навещать вашу прекрасную страну. Я не бывал там с тех пор, как возникла «Солидарность»