— Погода меняется, — заметила Валентина Яковлевна, глядя в сторону моря. — Вот увидите, ночью шторм начнется.
— Сегодня было так тихо, — удивилась Нина. — Слышите?
Она прислушалась: какой-то далекий, еле слышный шум деревьев на склонах гор.
— Это ветер поднимается. — Валентина Яковлевна села в свое любимое плетеное кресло. — Я всегда непогоду чувствую. Сколько лет прошло после операции, а перед непогодой всегда болит…
Димка ушел в гостиную, поближе к корзинке с фруктами, и включил телевизор. До ужина было еще часа полтора, но ужинать сегодня почему-то никому не хотелось.
— Валентина Яковлевна, а во время операции чувствуешь что-нибудь?
— Смотря под каким наркозом, Ниночка. А что? Почему вас это интересует?
— Да так… А если, допустим, опухоль удаляют, это под каким наркозом?
— Опухоль? — Валентина Яковлевна повернулась и пристально посмотрела на Нину. — Какую опухоль, Нина? — Голос ее стал напряженным, глуховатым.
— Ну, скажем, доброкачественную опухоль. — Нина уже жалела, что начала этот разговор.
— Нина, а ведь вы не просто так спросили? — Валентина Яковлевна пристально взглянула ей в лицо, и Нина почувствовала, что заливается краской.
— Знаете, я сегодня целый день думала… думала. Нет, я не боюсь боли, я привыкла терпеть боль, Я ведь спортсменка — хоть и бывшая. Но вы понимаете, боль боли рознь…
Да! Бывшая спортсменка, бывшая учительница, бывшая жена… Как больно! Действительно, боль боли рознь. Эту боль нужно еще научиться терпеть. Но Нина чувствовала, что уже не в силах молчать. Она должна выговориться, рассказать о том, что мучит ее.
— А теперь еще буду и бывшая… женщина! Они ведь все уберут, все, я знаю! И я больше никогда никого не смогу родить. Я никому не нужна! Нет, что я говорю? — Она помотала головой, как бы отгоняя эти страшные мысли. — У меня же Димка! Димка! Только он у меня и остался. Как подумаю, что его могло и не быть… — Слезы подступили к глазам, она уже чувствовала их где-то в носу и с усилием сглотнула, чтобы не заплакать прямо сейчас.
Валентина Яковлевна встала, подошла к ней, прижала ее голову к себе и погладила по коротким, жестким от несмытой морской воды волосам:
— Бедная моя девочка! Я как чувствовала, что что-то неладно.
— Знаете, я собаку сбила, когда сюда ехала. Кирилл меня там и нашел, возле собаки. Собака каких-то Кузнецовых. И я тоже Кузнецова. Это как знак, — лепетала Нина сквозь слезы, — и я ее убила…
— Не нужно об этом думать. Никакой это не знак. Просто глупая собака выбежала на дорогу. — Валентина Яковлевна уговаривала Нину как маленькую, баюкая и гладя ее голову. — Бедная моя, хорошая…