— Ты хоть догадался телефончик списать?
— Телефон его у Томашевского в конторе, Игорь Анатольевич. Томашевский обещал с утра найти и перезвонить. Да я его и без телефона найду, он объяснил точно. Только боюсь, что его может на месте не быть. Жаль, если зря через весь город ехать придется.
— Ну так звони этому Томашевскому каждые полчаса, тереби его. Может, он вообще про этот телефон думать забыл. Я смотрю, у этого Томашевского вообще одни сплошные провалы в памяти. А ты ждешь, как красна девица. А что, кстати, наша красна девица? — Лысенко обернулся в сторону Кати. — Ты вроде вчера в больницу к Кузнецовой собиралась? Проводить следственный эксперимент?
Катя даже не отреагировала на слово «красна», в котором в любой другой ситуации усмотрела бы намек на свой цвет волос. Да и цвет лица у нее сейчас, прямо скажем, подкачал. Она сидела как на иголках, ожидая момента, чтобы эффектнее подать свою информацию.
— Да, я была вчера у Кузнецовой. В больницу, кстати, можно войти и выйти совершенно без проблем. Только на выходе нужно дать санитарке чего-нибудь.
— Ничего себе! А ты говорила, этот заведующий заливал, какая у них дисциплина. После семи часов ни-ни. Только по служебной надобности. — Банников покачал головой. — Или ты по служебной надобности вошла?
— Вошла я вообще совершенно спокойно. На их хваленом пропускнике никого не было. Только в коридоре меня эта тетечка спросила, куда я иду. Вот и все. А когда я у нее поинтересовалась, когда нужно выйти, то оказалось, что можно хоть ночью. Только нужно «положить на столик».
— Так ты «положила на столик», Катерина, или нет? Признавайся, — потребовал Лысенко.
— Положила, — со вздохом созналась Катя. — Неудобно так уйти было.
— А сколько положила? — продолжал допытываться капитан.
— Две гривни.
— Не густо! — причмокнул Лысенко. — Жадная ты, Катерина.
— Так я девушка небогатая.
— Смотри, не говори больше никому. А то замуж не возьмут.
— Так что ты там, с Кузнецовой виделась? Предъявила ей фоторобот?
— Предъявила, Степан Варфоломеич. Не помнит она этого Виктора.
— Выходит, зря ездила? — Саша Бухин с сочувствием посмотрел на Катю.
— Не зря я ездила. — Катя наконец вытащила своего козырного туза. — Это Кузнецова стреляла в своего мужа.
— Оба-на! — Лысенко даже привстал на стуле. — Хорошенькое дельце! По всем прикидкам мы считали, что его завалил лепший дружбан Томашевский, а оказывается — жена. Это что, снотворное на нее так сильно подействовало?
— Она медсестре шприц подменила. — Катю аж распирало от гордости. — Рыжая, которая к Морозову приходила, — это Нина Кузнецова и была.