Весне Отай пришелся по душе – умный, красивый, силой наделен богатырской, чего еще боле желать? Не жених, а отрада. Но девица не торопилась давать согласия на союз, боялась свободу потерять. Ведь кто знает, как новоиспеченный муж себя после свадьбы поведет? А вдруг дома за веретено посадит? И такое бывало с девицами, обещались женихи во всем потакать, а как мужьями стали, то и позабыли все обещания, укротили жен, те и помалкивают, гневить не хотят. К тому же Отай тоже характер имел непростой, а что будет, ежели рядом с костром вместо кадки с водой, соломы положить? Мигом вспыхнет! Того Весна и опасалась.
Своими переживаниями она всегда с отцом делилась, но Благомир ее успокаивал, все-таки он тоже по молодости горячим был, а как встретил Искру, так и позабыл про все на свете. Жена умела его успокоить, покуда женщиной была мудрой. Вот и Весна должна уметь влиять на мужа, не разжигать ссор, а наоборот - гасить на корню, тогда оба познают счастье. Девица же слушала, кивала, но в уме свое держала. Характером ее Боги наделили особенным, воинственным, поэтому не верилось девушке, что сможет она совладать со своим норовом, какой уж там еще и мужа успокаивать, самой бы не сгореть Финистом.
Но было еще кое-что, что терзало душу девичью – чудище, которого отец повстречал на охоте. Кем оно было? Богом? Духом? Но ежели духом, то каким? Кому оно служило, кому подчинялось? Весна уже давно мучилась от незнания, ей хотелось вызнать у отца хоть что-нибудь о той роковой ночи, но дева боялась бередить воспоминания. Тем более, с той поры Благомир очень плохо спал, мучили его дурные сны, отчего он кричал, а после вскакивал в холодном поту и оставшееся время ночное приходил в себя. Однако желание пересилило страх, и Весна как-то вечером подошла к отцу:
- Отец? – несмело обратилась она.
- Слушаю, доченька.
- Я давно уж хочу спросить у тебя, - она мялась, глаза прятала.
- Не бойся, спрашивай, - погладил ее по голове Благомир. – Неужто отца боишься?
- Не тебя боюсь, а за тебя.
- Давай-ка, говори скорее, не топчись как конь на одном месте.
- Поведай о той битве с чудищем, - выпалила Весна и аж ухнула в конце.
- А-а-а-а, вон оно что… - с грустью в глазах протянул охотник. – Чего ж не поведать, ты и сама охотница, а значит, должна знать.
Весна тогда забралась на лавку с ногами, укрылась теплой шалью и приготовилась, в такие моменты отец в ней видел ту самую маленькую девчушку, коя с открытым ртом слушала охотничьи сказания. У Благомира даже на душе потеплело:
- Ну, слушай, голубушка. Шли мы со Светехом по лесу долго - три дня и три ночи, чаща все сгущалась, деревья попадались все выше, кусты колючие стеной из земли подымались, но мы не останавливались, медвежье место совсем уже близко было. И вот, ступили на священную землю. Медведи проворнее нас, они и днем, и ночью охотятся, в темноте видят все до камушка, до листика, посему человеку надобно быть всегда настороже. Порою случалось, что охотник выслеживал одного медведя, а за ним по пятам уж шел второй. Вскоре я заприметил траву пологую у ольховника, на коей клочки шерсти лежали, видать хозяева как раз по лесу бродили в поисках добычи. И тут вдруг Светех мне рукой замахал, недалеко от нас медведица у ручья крутилась, а поодаль медвежата ее. Знамо дело, на мать идти опасно, она злее любого медведя - потомство свое бережет, но мы понадеялись на удачу. Хотели медвежат согнать, чтобы отвлечь ее. Шкура у той медведицы сверкала в лунном свете, сразу поняли – добротная. И все мы сделали как должно, Светех медвежат погнал, а я запрятался в густой листве и принялся выпускать в нее стрелу за стрелой, цельных седмь всадил в грудь звериную. Та постояла-постояла, потом пошатнулась и повалилась наземь. Тогда я достал нож и пошел к ней, чтобы закончить мучения.