– О, – сказала она и сделала книксен. – Тогда прошу прощения, Тай-Пэн!
Квэнс схватился за сердце и закатил глаза.
– Тай-Пэн, если ты покинешь меня, мне конец. Долговая яма! Я умоляю тебя, – он сполз с кровати и смиренно встал на колени, – не поворачивайся спиной к старому другу!
– Я оплачу этот счет и заберу все твои картины под эту ссуду. Но это последний пенни. Ты понимаешь, Аристотель? Больше я платить не буду!
– Благослови тебя Господь, Тай-Пэн. Ты настоящий князь.
– О да, – пропела Нелли, бочком пододвигаясь к Струану: – Пойдем, милый. Ты оплатишь счет мадам, и это будет за счет заведения.
– Как насчет меня? – спросила другая. – Правда, Нелли побольше знает всяких штучек.
Они все закивали с улыбкой и выжидательно уставились на него.
– Я бы порекомендовал… – начал было Квэнс, но яростный взгляд Струана заставил его замолчать. – Каждый раз, когда ты так смотришь на меня, Тай-Пэн. я чувствую близость смерти. Одиночество. Неотвратимость рока.
Несмотря на все свое раздражение, Струан рассмеялся.
– Дьявол тебя забери! – Он направился к двери. Но внезапно одна мысль остановила его: – Почему эта комната называется Голубой?
Нелли нагнулась и извлекла из-под кровати ночную вазу. Она была голубого цвета.
– Мадам завела новую моду, Тай-Пэн. В каждой комнате горшок своего цвета. В моей – зеленый.
– А у меня старый позолоченный, весь в трещинах, – сообщила другая, фыркнув носом. – Вовсе как не для леди!
Струан безнадежно покачал головой и вышел.
– Итак, леди, – заговорил Квэнс ликующим шепотом, и все девушки замолчали. – Поскольку совесть моя вновь чиста, после завтрака я предлагаю устроить скромный праздник.
– О, чудесно, – воскликнули они и со всех сторон окружили его постель.
В полночь лорка ткнулась носом в пляж у Абердина, и Струан спрыгнул в мелкую воду, Фонг – рядом с ним. Часом раньше Тай-Пэн тайно высадил своих людей западнее деревни и расставил их вокруг колодца. Теперь он молча поднимался по пляжу к назначенному в записке месту встречи. Фонг нес фонарь, он заметно нервничал.
Луна совсем скрылась за низкими облаками, однако немного ее холодного света все-таки просачивалось сквозь их плотную завесу. В воздухе тяжело пахло водорослями, гниющими на обнажившихся с отливом камнях. Сотни сампанов в узкой бухте напоминали скопище сонных древесных жуков; зеленоватые блики покачивались на их твердых округлых спинах. Тьму прорезал только свет фонаря в руке Фонга. В ночной тишине не раздавалось ни звука, кроме неизбежной возни рыскавших в поисках пищи собак.
Деревня на берегу выглядела не менее зловеще.