До поезда оставалось несколько часов. Огромный серый потертый рюкзак давно был уложен, затянут и стоял возле двери, а Федор Афанасьевич, расчехлив оба ружья свои, с наслаждением покуривал трубку и любовался вороненой синью прохладных стволов. Одно ружье было старинное бельгийское, с тонкой инкрустацией возле ложа, доставшееся ему по наследству от страстного охотника дядьки, второе — подержанная, видавшая виды тулка довоенного образца. Федору Афанасьевичу оставалось проверить смазку, и он блаженствовал, сидя на маленьком складном стуле, предвкушая конец этой последней своей заботы. За четверть века работы в клинике редко ему удавалось использовать отпуск полностью. По разным — зависящим и не зависящим от него — причинам. Но неделю, а то и полторы выкраивал он всегда в одно и то же время — с началом сезона охоты, — и ездил в постоянные, издавна облюбованные края.
В мыслях Федор Афанасьевич был уже далеко от своего кабинета и не сразу услышал голос жены.
— Федя же! — вторично позвала жена, переступая порог кабинета. Она вытерла о передник испачканную в тесте руку и убрала тыльной стороной ладони упавшую на лоб черную прядку.
— Да, Галя, да…
— К тебе пришли.
— Кто? — встрепенулся Федор Афанасьевич.
— Не могу сказать, мужчина.
— Из клиники? Может быть, этот… аспирант Сковородников?
— Не похоже. Для аспиранта — староват, лет пятидесяти дядька, седой…
— Ах ты, черт! — Федор Афанасьевич раздраженно хлопнул ладонью о колено, поднялся, отошел к окну. — Ну как ты могла, Галя?..
— Но я же не знала…
— Ладно, чего теперь — зови, — сникнув, махнул рукой Федор Афанасьевич. Прислонившись лбом к прохладному стеклу, он стал смотреть вниз, на мостовую. Трубка его погасла. Федор Афанасьевич насчитал десятка полтора «Волг» и «Жигулей», проехавших мимо дома, когда в дверь постучали и тут же, не дожидаясь, распахнули ее, и сипловатый, будто бы сонный басок произнес:
— Разрешите…
Обернувшись, Федор Афанасьевич увидел крупного, довольно статного мужчину с густым ежиком седых волос и, кивнув ему, хотел было показать на кресло, но удержался, подумав, что этот жест может каким-то образом задержать здесь непрошеного гостя.
— Чем обязан?.. — коротко спросил он вошедшего, положив на подоконник остывшую трубку.
— Галкин я… — сказал мужчина, делая шаг навстречу Федору Афанасьевичу.
— Что?
— Галкин, говорю, моя фамилия.
— М-да… чем могу служить, товарищ Галкин?
— В мае месяце оперировали меня, Федор… извиняйте… запамятовал ваше отечество.
— Афанасьевич.
— А меня Афанасий, выходит — как батьку вашего. Вот ведь, перетрухал как, добираясь к вам, сам себя, выходит, забыл, как звать. А говорили мне про ваше имечко-то… и в регистратуре и жена у нянечек спрашивала.