— Ум за разум заходит на старости. Так и кажется, что слышу, как лопаются почки…
Я невольно прислушался. Нет, лишь шелест ветра в ветках да поскрипывание одинокой старой липы в углу двора.
— Увидите, завтра покажутся листья. Подумать только, они уже, точно птенцы, стучатся, стучатся к нам сюда!
Он говорил и говорил что-то еще о весне. Я слушал его и не слышал, почему-то вновь, в который уж раз, вспомнился его зимний рассказ о певице. И когда я сказал ему об этом, он как-то недоуменно взглянул на меня, помолчал и сказал раздумчиво:
— Веселое тогда было время. Всевозможные шайки, банды, «черные кошки»… средь бела дня грабили.
— Но ведь и сейчас, Серафим Потапович, не заскучаешь.
— Да, да, вы правы. Подумать только! Ведь старое поколение истинных рецидивистов, классиков двадцатых, тридцатых, сороковых годов вымерло, обезврежено либо «на пенсии», так сказать. Откуда же берутся продолжатели? Ведь нет же ни школ, ни академий.
— Продолжателей хватает. Кино и телевидение не дают нам об этом забывать.
— Н-да, не дают… — вздохнул старик. — Но мне кажется, когда возникают особо угрожающие вспышки, рецидивы, на это надо бросать, как на очаги эпидемий, лучших специалистов Москвы, других городов.
Старик замолчал, потом, настороженно прислушиваясь к чему-то, встал со скамьи.
— Вы слышите? — спросил он, обернувшись ко мне.
Из-за тополей доносился сухой дробный треск. Поднявшись, я увидел перекинутый через бельевую веревку темный резиновый шланг. Упругая струя воды, разбиваясь об асфальт, издавала резкий звук, напоминающий треск разрываемой плотной материи.
— Нет, вы прислушайтесь только, на что похоже? Особенно если не глядеть…
Я прислушался.
— Верно же — на огонь?.. Подумать только, вода и пламя! Вечно взаимоуничтожающие друг друга, и вдруг общее — звук. Треск сухих ветвей, объятых пламенем, и звук разбивающейся о камень воды.
Мне оставалось лишь молча удивиться столь необычной и образной аналогии.
А через несколько минут старик вновь удивил меня. Мы вместе шли к дому. Вдруг он остановился, глядя себе под ноги, потом нагнулся, и я увидел, как он протянул руку к серебряной монете, лежащей у асфальтовой кромки. Однако он не поднял монеты, а лишь перевернул ее и пошагал дальше.
— Чем не понравилась вам монетка? — не выдержав, спросил я его у подъезда.
— С детства, знаете ли, суеверен, беру, лишь когда лежит «орлом»… — улыбнулся старик, разведя руками.
— А перевернули зачем?
— Подумал, что кто-нибудь пойдет после нас той дорожкой…
Последняя моя командировка была хлопотной, но интересной. Мне уже приходилось бывать на Дальнем Востоке. Но прежде я видел только приморские города, бухты, в лучшем случае — сопки. И вдруг теперь — Сахалин и Курильская гряда, выход на сейнере в море и полет над океаном на вертолете. И там, далеко от дома, я все время помнил о старике. Я уже знал, что пойду к нему в тот же день, как вернусь. Моряки тралового флота подарили мне огромный коралл. Розовый светящийся папоротник с тонким, почти прозрачным кружевом ветвей. Я постучусь к старику и вместо приветствия, совсем как в его сказке, протяну ему это чудо. Так в течение полутора месяцев я и представлял себе свое возвращение.