Надеюсь, этого достаточно, чтобы запереть Амалию в тюрьме до конца ее дней. Меня тоже будут судить, но я этому даже рада. Она знала, что Люсьен с ней не пойдет. Мальчик никогда ее не любил. Эта ведьма добралась к нему с моей помощью. Она все спланировала. Я не хотела его смерти, но все равно повинна в ней. Но, пожалуйста, поверь, что я его любила. Он был очень милым мальчиком. Если бы ему суждено было вырасти, из него получился бы хороший мужчина.
Я не уверена насчет Евы, но она не станет свидетельствовать против Амалии. Я думаю, она не такая сильная, какой хочет казаться. Дороти что-то подозревала. Она солгала о той ночи, но сделала это, исходя из своей доброты.
Я не сумасшедшая и не пишу бред. Наше безумие состояло в том, что мы ей поверили.
Однажды ты меня поддержала, когда со мной случился припадок. И вот так я тебя отблагодарила!
Надеюсь, тебя отпустят.
Джеки
Энджи наконец расплакалась. Все ее тело содрогалось. Доведенное до истерики горе высасывало воздух из ее легких, топило глаза в слезах. Письмо, скользнув, упало на траву и зацепило цветок клевера. Потревоженная пчела улетела в поисках других цветов. Я развела руки в стороны. На секунду я застыла, объятая страхом и недоумением, а затем руки вспомнили, что им следует делать. Я обняла дочь и крепко прижала к груди. Мы так просидели довольно долго, объединенные ужасом, горем и облегчением, вызванным знанием.
Сбивчивые вопросы, повторное чтение письма, переспросы нарушали тишину, но ничто из этого не уменьшало тяжести знания.
– Марк! – откашлявшись, наконец произнесла она. – Я должна поехать к нему, мама. Марк тоже должен узнать.
Она вскочила, собираясь тотчас же уехать, но я уговорила дочь подождать, успокоиться, а не срываться с места в таком состоянии духа. Я не могу припомнить, сколько раз я впустую говорила это Энджи в прошлом, но на этот раз дочь меня послушалась. Она высморкалась в то, что осталось от последней бумажной салфетки, а затем скрутила себе самокрутку. Ее руки дрожали. Табак просыпался на скамью. А я сидела рядом с дочерью онемевшая.
– Ты себя плохо чувствуешь, мама? – спросила она.
Я отрицательно мотнула головой. На большее я просто не была способна.
– Точно? Ты такая бледная.
– В последнее время я мало гуляла, – сподобилась я на шутку.
Я знала, что ей надо уезжать. Я понимала, что должна ей это позволить.
Кажется, моя неудачная шутка вернула Энджи на землю, и дочь оглядела то, что нас окружало.
– Сейчас это место такое… странное. Не думаю, что ты даже понимаешь, насколько оно странное и жутковатое.