Правильно.
Ничего другого мне не оставалось.
Позже, когда все окончательно утряслось, Стас сказал: машину мою приведут в порядок, причем за пару дней, а он, как безработный, готов наняться ко мне простым водителем. Возить адвоката – вполне престижно.
Тамара сказала иначе: Жихарь ко мне неровно дышит. Ну, это я и без нее знала. Больше того: признаюсь честно – я и сама была бы не против, если б Стас однажды оказался в моей постели. Вот только у меня, кроме машины, ничего нет, а заниматься этим в машине мне возраст не позволяет. Зато у Жихаря – целый дом. Правда, в одной из комнат живет его мама, но она готова принять любую, которая назовется ее невесткой.
Ну, да это – наши личные дела. И я с ними рано или поздно разберусь. Сейчас, когда меня перевели из особой палаты в тот самый дом, под бдительный надзор Стасовой мамы, и, как я понимаю, будущей свекрови, никак не могу забыть один разговор. Тот, который все расставил по своим местам, но не дал ни малейшего основания для пересмотра дела Анатолия Бондаря. Я передала его содержание Стасу, Олегу и Тамаре, они внимательно выслушали и, взвесив все, сделали вывод: забудь. Никто ничего не сможет изменить. Поэтому – забудь, Ларчик.
Но я все равно помню каждое слово.
…На следующий день после того, как я окончательно оправилась, ко мне явился совершенно неожиданный гость. Начальник подольской милиции Валерий Иванович Яровой по этому случаю надел парадный полковничий мундир, принес цветы, сок и апельсины, пожал руку Жихарю, поинтересовался моим самочувствием, а потом, прочистив горло, произнес главное:
– С вами, гхм… С вами хочет лично поговорить Бондарь. Сам выразил желание.
– И что?
– Очень просит. Говорит – чувствует свою вину, и вообще – хочет закончить один давний разговор. Или дело.
– Так разговор или дело?
– Вам виднее, что у вас с ним не закончено. Вас отвезут на машине. Только не отказывайтесь: сегодня во второй половине дня его у нас заберут, переводят в Хмельницкий, в следственный изолятор. И что скажете?
Я покосилась на Стаса. Он пожал плечами.
Правильно. Что тут скажешь…
Нас оставили с глазу на глаз в кабинете Ярового.
Даже сейчас, с всклокоченными волосами, небритый, в китайском спортивном костюме – синие штаны с белыми лампасами и того же цвета куртка на молнии, – Бондарь производил впечатление репрессированного за свои убеждения ученого. Такого себе диссидента брежневских времен, интеллигента в строгих очках, который совершил гражданственный поступок и за это угодил за решетку. Наручники с него не сняли: застегнули на руках спереди, предупредили меня, что конвой в коридоре и что в случае чего я должна кричать. Потом вышли и плотно закрыли за собой дверь.