— Что ты имеешь в виду?
— Полицию. Людей, которые могут посадить его. Никто не знает, потому что девушки ничего не говорят, — сказала я.
— Были еще жертвы? — спросила она. — Откуда ты знаешь?
Я вздохнула.
— Я немного покопалась.
— То, что ты делаешь, опасно?
Я покачала головой.
— Только незаконно.
— Ну, я не твой моральный компас, но, возможно, прямо сейчас противозаконные поступки не особо полезны для тебя. Как это может помочь тебе преодолеть свое горе? — спросила доктор.
Я на мгновение задумалась. Я знала, что могу доверять ей. Она принесла присягу или что-то типа того. Пока я не начну угрожать убить кого-то, она не имеет права ничего никому рассказывать. По крайней мере, я так думала. Я не знала всех деталей конфиденциальности отношений доктор — пациент. Но я знала, что могу доверять ей. Мама с папой ничего не знали о вещах, в которых я призналась доктору Мэрривезер несколько лет назад, когда я начала терапию из-за своей клаустрофобии. Я точно знала это, потому что они все еще продолжали смотреть на меня как на самого милого и невинного ребенка в мире.
Я вздохнула и медленно начала говорить. Нарочито медленно. Доктор Мэрривезер знала, что это означает. Она поудобнее устроилась в своем большом кресле.
— Итак, ладно, это было типа лучшее и одновременно худшее время, — начала я.
— Будет лучше, если ты не будешь использовать слово типа, — сказала доктор Мэрривезер.
Я вздохнула.
— Я спала с парнем Бэт за ее спиной.
— Я не вижу, в чем здесь лучшее время.
— Ну, секс был потрясающий, но измена и ложь непростительны, — ответила я.
Я выложила доктор Мэрривезер всю историю, вплоть до обнаружения «Воображаемой Блядской Лиги» и парней, которые, как я подозревала, были насильниками. Я даже призналась доктору в своем старом плане пожертвовать собой, но не получила той шоковой реакции, которую ожидала. Вместо этого я получила множество вопросов о моем эмоциональном состоянии и моей борьбе с чувством вины и прощении. Я вежливо выслушала психотрёп о том, что восемнадцатилетняя девушка будет винить себя во всем, и ей будет сложно простить саму себя. Я, в любом случае, хотела не гребаного самопрощения. Мне нужно было прощение Бэт, а ее больше не было здесь, чтобы дать мне его. Прием закончился объятием. Я всегда думала, что это непрофессионально, даже когда только начала терапию в одиннадцать лет, но я привыкла рассматривать доктора Мэрривезер, скорее как мудрую, немного самовлюбленную старую бабушку, а не психоаналитика. По крайней мере, я могу целый час вываливать на кого-то свои проблемы, причем меня не перебивают и я потом не чувствую себя виноватой. Я записалась на следующий прием на будущую неделю.