— Что в тебя вселилось? Не похоже на тебя приходить домой пьяным настолько, что ты не в состоянии подняться в гостевую спальню.
Он снова садится на край ванной, опускает голову на руки и смотрит на меня своими покрасневшими глазами.
— Она. Дьяволица.
Я вопросительно выгибаю бровь.
— В человечьем обличье. К чертям это все. В следующий раз я предпочту машины, — бормочет он сам себе.
— Кто такая эта «она»? Твоя подружка Шарлотта?
Он вскидывает голову и морщится, но каким-то образом ему удается сердито посмотреть на меня, несмотря на боль, которую, уверен, он сейчас испытывает.
— Она не была моей подружкой. И нет. Это не Шарлотта.
Я ухмыляюсь.
— Все так плохо?
— Сотри эту улыбочку со своей рожи, Солнышко, — встав, сердито цедит он сквозь зубы. — Дерьмо! — яростно матерится он, чуть не плача. — Я умираю, Ремингтон, а я еще даже не написал завещание. Просто передай маме и Доминику, что я люблю их.
Я закатываю глаза.
— Прекрати вести себя как ребенок. Когда кушал, надо было помнить, что еда чужая, а живот свой, — я подхожу к шкафу над раковиной и возвращаюсь с двумя таблетками обезболивающего и стаканом воды.
Как только передаю ему таблетки, он забрасывает их в рот и запивает большими глотками воды. Опустив стакан, он делает долгий глубокий вдох.
— Я встретил ее два дня назад на вечеринке. Мы понравились друг другу. Ночь прошла шикарно, пока она все не испортила, — говорит он и хмуро смотрит в стакан.
— Что? Она не позволила Люку Оливеру Всемогущему трахнуть ее?
Он улыбается.
— О, позволила. Кто может сопротивляться всему этому? — свободной рукой он указывает на свое тело.
Самоуверенный ублюдок.
— Тогда почему ты так расстроился?
Это стирает ухмылку с его лица. Он запускает пальцы себе в волосы и зажмуривается, словно одно только воспоминание о том, что произошло, причиняет ему физическую боль.
— Она ушла, — с горечью отвечает он. — Она проснулась и ушла.
— Боже, Люк. Она ушла. И? Ты поэтому напился? Как тебе вообще удалось добраться домой в середине ночи?
— Такси, — сухо поясняет он. — Дело не только в том, что она ушла. Дело в том, что она ушла, оставив меня, распятого на кровати — мои руки и ноги были привязаны к кровати моими собственными наручниками и веревками, — он вздрагивает и сосредотачивает свой взгляд на мне. — Она сказала, что у нее были мужики и получше. Она убила меня наповал, брат.
Мои губы вздрагивают — улыбка так и просится наружу.
— Расскажи.
— Ни одна женщина в жизни не реагировала на меня так, как она. Она сказала, что у нее были мужики лучше, чем я. Господи Иисусе, я имею в виду, как можно уничтожить мужественность с помощью одних только слов. Черт ее подери.