Как и моя камера, комната допросов резко освещена: яркий флуоресцентный свет делает всю комнату зловеще желтой. Она не больше камеры, но здесь запах мочи заменяет пот и спертый воздух, стены голые, а пол покрыт ковром. Единственная мебель: узкий стол и три стула. В дальнем конце сидят два офицера: мужчина и женщина. Мужчине чуть больше сорока, у него узкое лицо и коротко остриженные волосы. Твердость во взгляде, мрачное выражение лица, стиснутая челюсть — все говорит о том, что такое он видел много раз, что годами ломает преступников. Он выглядит резким и проницательным, в нем есть что-то жесткое и пугающее. Женщина рядом с ним выглядит старше и более обычно, с зализанными назад волосами и уставшим от жизни выражением лица, но в глазах ее тот же острый взгляд. Оба офицера выглядят так, будто хорошо обучались искусству манипулирования, угроз, уговоров и даже лжи, чтобы получить то, что нужно от подозреваемых. Даже в своем запутанном и туманном состоянии я тут же чувствую, что они хороши в своем деле.
Меня подводят к серому пластиковому стулу напротив них, стоящему меньше чем в полуметре от края стола и упирающемуся спинкой в стену позади меня. Должно быть, мы все тоже в камере — стол не очень широкий, и все кажется далеким от удобства. Я остро осознаю, какое у меня липкое лицо, волосы прилипают ко лбу, тонкая ткань футболки — к спине, пятна пота видны на ткани. Я чувствую себя грязно и отвратительно, в горле стоит привкус желчи, во рту — кислой крови, и, несмотря на бесстрастные выражения лиц офицеров, их отвращение практически ощутимо в этом маленьком замкнутом пространстве.
С тех пор, как меня завели, мужчина не поднимал взгляда, но продолжал что-то строчить в папке. Когда он все-таки поднимает глаза, я вздрагиваю и машинально пытаюсь отодвинуться на стуле назад, но он не двигается.
— Этот допрос будет записан и снят на видео. — Глаза, как маленькие серые гальки, впиваются в меня. — У тебя есть возражения?
Как будто у меня есть выбор.
— Нет.
В углу комнаты я замечаю небольшую камеру, наведенную на мое лицо. У меня на лбу снова выступает пот.
Мужчина щелкает выключателем какого-то записывающего устройства и зачитывает номер дела, за которым следуют дата и время. Он продолжает излагать:
— Присутствую я сам, инспектор уголовной полиции Саттон. Справа от меня — инспектор уголовной полиции Кей. Напротив нас — подозреваемый. Представься, пожалуйста.
С кем именно он говорит? С другими офицерами полиции, специалистами по правде, судьей и присяжными? Будет ли этот допрос проигрываться в суде? Будут ли мои собственные описания моего преступления воспроизводиться моей семье? Будут ли заставлять Маю слушать мои заикания и запинки во время допроса, а потом просить ее подтвердить, что я сказал правду?