Молчание сгущает воздух, высасывая из него кислород, и я слышу звук своего частого дыхания, мои легкие машинально просят о воздухе. Я также ощущаю пот, стекающий по бокам моего лица, и уверен, что он видит страх в моих глазах. Я измотан, чувствую боль и снова отчаянно хочу в туалет, но ясно, что допрос будет длиться еще долго.
— Когда… когда вы говорите сексуальный контакт, вы имеет в виду… чувства или когда мы в первый раз… то есть, я в первый раз дотронулся до нее или…
— Первый раз, когда ты выказал несоответствующее к ней проявление или осуществил контакт. — Его голос стал жестче, челюсти сжались, а слова вылетали изо рта, словно пули.
Пробираясь сквозь туман и панику, я пытаюсь придумать правильный ответ. Очень важно, все сказать правильно, чтобы это точно совпало со словами Маи. Сексуальный контакт — но что именно это значит? Первый поцелуй в ночь ее свидания? Или до этого, когда мы танцевали?
— Отвечай на вопрос! — Температура повышается. Он думает, что я тяну для того, чтобы попытаться оправдать себя, хотя на самом деле все наоборот.
— Я… я не уверен в точной дате. Д-должно быть, это было в ноябре. Д-да, в ноябре… — Или это был октябрь? Господи, я уже все испортил.
— Расскажи, что случилось.
— Хорошо. Она… она пришла домой со свидания с парнем из школы. Мы… мы поссорились, потому что я устроил ей допрос с пристрастием. Я беспокоился… то есть, злился… Я хотел знать, спала ли она с ним. Я расстроился…
— Что ты имеешь в виду под “расстроился”?
Нет. Пожалуйста.
— Я начал… я расплакался… — Как мне хочется заплакать и сейчас от одного воспоминания о той боли, что я испытал в ту ночь. Повернув голову к стене, я сильно прикусываю язык, но боль от впивающихся зубов больше не действует. Никакое количество физической боли не может перекрыть душевных страданий. Всего пять минут допроса, а я уже разваливаюсь. Безнадежно, все безнадежно, я безнадежен, я подведу Маю, подведу их.
— А потом что произошло?
Я использую все уловки, чтобы в безвыходном положении сдержать слезы, но ничего не выходит. Давление усиливается, и я вижу по выражению Саттона, что он считает, будто я тяну время, выдумывая угрызения совести и говоря неправду.
— Что потом произошло? — На этот раз его голос повышается.
Я вздрагиваю.
— Я сказал ей… Я пытался… Я сказал, что она должна… Я заставил ее…
Я не могу выдавить из себя ни слова, хотя отчаянно пытаюсь, жалея, что не могу выкрикнуть их с крыш. Это похоже на то, как снова оказаться перед классом — слова застревают в горле, лицо горит от стыда. Только на это раз меня просят не читать эссе, меня допрашивают о самых сокровенных и личных подробностях моей жизни, всех тех мгновениях нежности с Маей, драгоценных мгновениях, которые сделали последние три месяца самыми счастливыми. Теперь же их размазали по нашей семье, как фекалии в камере: гнилое, грязное, ужасное изнасилование, я как преступник, вовлекший свою младшую сестру в отвратительные половые отношения против ее воли.