Я пытался оставаться незаметным, но повсюду сновали дети, которым было некуда податься, и ребятня поменьше увязывалась за теми, кто был в лучшем положении. Я бегал от них, но трое или четверо нашли мой чулан и рассказали своим друзьям.
После этого я просто бродил, не имея никакого плана. У меня никогда и не было плана. Я спал между стульев на старой оркестровой сцене.
Становилось холоднее. Одна женщина пожалела меня, увидев на улице, и дала пару носков надеть поверх моих, но резинки на них были сломаны. Я помог другой женщине отнести бидон молока, и, когда мы пришли к ее дому, она отдала мне лишнее пальто.
Я украл несколько вареных картофелин и, когда наконец перестал бежать и думал, что нахожусь в безопасности, столкнулся прямо с сестрой Лутека.
– Боже, ты только взгляни на себя! – сказала она. Она разразилась слезами и спросила, что случилось с ее братом. Ее заикание не прошло. Она толкнула меня, но когда подошел желтый полицейский, ее увела подруга. Я стоял на четвереньках в луже мокрого снега. Полицейский стоял надо мной и подталкивал ногой. Потом он ушел. Пока я плакал, кто-то украл картошку, которую я достал.
Затем немного потеплело, и моим ногам и рукам стало лучше. Я потерял счет дням. Я ходил мимо клиники, в которой лечили глазные инфекции, и стал заходить внутрь. Я пропускал всех в очереди, чтобы несколько часов посидеть в теплой приемной. Я нашел одно из зданий, где возобновила занятия средняя школа, проскользнул внутрь и занял место в заднем ряду. Учитель это заметил, но, по-видимому, не понимал, почему я здесь нахожусь, и не вышвырнул меня. Потом я увидел из окна, как по улице прошел отец Лутека, и больше я в школу не возвращался.
Рядом с больницей, где умерла мама, я увидел, как Лейкин с другими полицейскими кого-то задержал, и я прятался до тех пор, пока они не ушли.
Я бродил по улицам. По ночам я как паук забивался в трещины домов. Я перестал думать наперед. Просто бродил туда-сюда.
Мальчик примерно моего возраста поймал меня за попыткой украсть кое-что из магазина его отца, он наблюдал за этой попыткой и сбил меня с ног дубинкой, которую прятал за прилавком, и пока я сидел в слезах и тер голову, он связал мне запястья веревкой, а потом привязал веревку к тележке, припаркованной снаружи. Он взялся за ручки тележки и начал тащить меня вслед за ней. Я поскользнулся и упал, пытаясь освободиться. Он жаловался на то, как устал от всего этого, и как он лично доставит меня немцам. Но он слишком слабо завязал узел, и мне удалось освободиться, поскребя веревкой о заднюю стенку тележки. Он этого не понял и продолжал тянуть тележку дальше, а улица, на которую мы свернули, была пуста. Я посмотрел на его затылок. Где-то там его ждала мать, надеясь, что он вернется домой целым и невредимым. Я мог забрать его у его матери, так как мою мать забрали у меня. Вместо этого, проходя по переулку, я бросил веревку и побежал.