Нужно было что-то делать, и слегка нетрезвый мозг еще мог придумать план отступления. Но, встав, я понял, что во мне теперь был не только алкоголь. Я пошатнулся, хоть и держал равновесие. Голова закружилась, потянуло в сон. Интересно, есть ли противоядие? Наугад повернувшись, я увидел вывеску "WC" и заставил тело направиться в её сторону. Сшибая стулья, опираясь руками на столы, я шёл напролом к синим дверям, в которых видел последнее спасение. Не знаю, шел ли кто за мной, но я смог завалиться в комнату с умывальником и запереться. Вряд ли отсюда получится уйти самому. Я скатился вдоль стены на пол, пытаясь достать пистолет, который вылетел и упал рядом. Тогда я потянулся за телефоном и даже смог набрать номер Ганса. Глаза ужасно слипались, и я почти не в силах был держать их открытыми. В трубке были длинные гудки, но я истошно кричал в неё: "Ганс! Га-а-анс!" Это позволило еще какое-то время бодрствовать. Наконец, он ответил, и я выкрикнул последнее, что мог: "Вингроад!" И больше ничего. Звук рассеялся по комнате и весь ушел в телефон. Я перестал различать шорохи и видеть свет. Я отключился.
Много лет назад мы всей семьей любили выбираться к небольшой речушке, которая впадала в Одер. В месте нашего отдыха она изгибалась медленной дугой, а затем давала резкий поворот. Всякий раз мы с Карлом бегали к старому каменному мосту ловить лягушек, которых под горбом моста почему-то было стабильно много. В детские годы расстояния воспринимаются не так явно. Кто бы мог подумать, что от разложенных на траве вкусностей до того моста было аж два километра. Нам было всё равно. И вот в очередной раз мы отправились на ту речку — её названия я всё не могу вспомнить — и привычно расположились под деревьями. Через час стало скучно, и даже купание не спасало. Мы опять убежали к мосту. Когда лягушки были по двести раз пойманы и отпущены, Карлу вдруг захотелось побродить по камням, которых было немало вдоль течения реки. Помню, я кричал, чтобы он был осторожнее и что пора возвращаться. Вместо этого Карл продолжал ползать по камням и в итоге здорово навернулся. У него было что-то с ногой. Я тогда подумал, что это перелом и жутко перепугался, хотя позже врач назвал это очень сильным ушибом. Но из-за боли Карл не мог идти. И вообще ничего не мог. Он истошно вопил и, прежде чем я до него добрался, перебрал все известные ему тогда ругательства, коих было аж два. Подняв своего бедного маленького брата на руки, я протащил его все два километра на себе, без единой остановки, без посторонней помощи. Мне было тринадцать, ему — девять.