В гуще этого сплетения мистических сопричастностей и исключений те представления, которые человек создает о себе, живом ли, мертвом ли, и о группе, к которой он «принадлежит», лишь отдаленно напоминают идеи или понятия. Они скорее чувствуются или переживаются, чем обдумываются. Ни содержание их, ни связи не подвержены неукоснительно закону противоречия. Следовательно, ни я как индивид, ни социальная группа, ни окружающий мир, видимый и невидимый, в этих коллективных представлениях не являются еще «определенными», какими они могут показаться, когда наш концептуальный менталитет попытается постичь их. Несмотря на самые тщательные предосторожности, он не может не уподоблять их обычным для себя «предметам». Он, таким образом, отнимает у них присущее им элементарно конкретное, эмоциональное и жизненное. И именно в этом заключается то, что делает столь трудным и почти всегда недостоверным понимание институтов, в которых выражается в большей мере мистический, чем логический, менталитет первобытных народов.