- Я еще не внутри.
Но Ребекка пропустила мой сарказм мимо ушей, разглядывая свои руки. Она смотрела на них так, будто между ее пальцами вдруг появились перепонки – со страхом и отвращением.
Взгляд, который хорошо был мне знаком.
- Кровь… - тихо прошептала она, сжимая и разжимая пальцы. – Я отравила ее… Отравила… Ты знаешь…
Я вдруг вспомнил истерику Ребекки посреди дороги. Стеклянный от переизбытка кайфа взгляд и то, как бесстрашно она выбежала на проезжую часть.
Под кайфом инстинкт самосохранения отключается сам по себе, кажется, что ты вдруг начинаешь понимать все.
Как устроен этот мир, как все бренно и бессмысленно. Глупая иллюзия, которая никогда не заменит жизнь.
Болезненную и все же настоящую.
- Знаю. – Ребекка вздрагивает еще сильнее, будто не ожидала услышать мое подтверждение.
- Я не могу... – Ее голос становится сиплым, едва слышным. – Простить.
- Отпусти это.
- Я отравила человека! Ты же сам… Сам называл меня уб… - Она не договорила, потому что я перебил девушку, отрезвляя резким тоном.
- Да, говорил! Но не потому, что я так действительно думаю. А потому что хотел… Хотел, чтобы ты боялась меня.
- Но ты был прав.
- Беа, я был там.
Судорожно вздыхаю, вспоминая тот день, когда меня привязали к столбу на каком-то Богом забытом поле, и то, как Мелани нашла меня.
Она мне нравилась.
Единственная, кто считал меня особенным, а не изгоем. Единственная, кто мог съязвить Ребекке Картер.
Но несмотря на то, что я так долго мучал Ребекку этим бессмысленном шантажом просто ради того, чтобы издеваться над ней и причинять боль, я знаю: она не убивала ее.
По крайней мере, не так, как она думает.
- И я видел, что это был ее выбор – принять таблетки. Твой выбор был проигнорировать то, как ей плохо. Это не убийство.
- Это не так… - Она скрыла свое лицо волосами, по-видимому пытаясь скрыть от меня свои слезы.
- Если что-то может пойти не так, оно обязательно пойдёт (Закон Мерфи). Знаешь, это не я придумал. – Ребекка подняла на меня карие глаза, и я замер, будто бы прочитав ее мысли.
Она не может себя простить.
Как и я не могу простить себя за все поступки, что совершал в порывах, овладевающей душой жестокости. Винил ли я себя в них?
Разумеется.
Я искренне верил в то, что я псих, и страх мой был настолько велик, что я предпочитал постепенно становиться монстром, чем как-то противостоять этому.
Мне казалось, что настоящая борьба только ускорит процесс.