Эмис использует несколько форм реверсивного повествования, в том числе обратный диалог, обратную хронологию, и обратную речь. Использование автором этих методов направлено на создание тревожной и иррациональной атмосферы. Сильной, но пугающей становится инвертированность физиологических процессов: вместо самоочищения организм каждое утро самозагрязняется, а употребление лекарств ведет к обострению заболеваний.
Все произведение пронизывает тема заблуждения и абсурдности реальности. Внутреннее я главного героя постоянно неверно интерпретирует отматываемые назад события, негативно оценивая все добрые дела, совершенные «задом наперед» (инвертированный Тод отбирает игрушки и конфеты у детей и возвращает их в магазин), но восхищаясь чудовищными поступками, совершенными в Аушвице во время войны (мертвым и искалеченным евреям доктор-волшебник дарит жизнь, возвращает здоровье, семью и отпускает из концлагеря): «Никак не могу понять, добрый Тод или нет. Точнее, до какой степени он злой». Страстные отношения медленно исчезают, превращаясь в воспоминания альтер-эго, но стираясь из памяти Одило. И несмотря на то, что рассказчик принимает все это, он озадачен и чувствует, что мир на самом деле не имеет смысла: «Никак не пойму толком, что за мир нас окружает. Все знакомо, но отнюдь не внушает доверия. Наоборот. Это мир ошибок, диаметрально противоположных ошибок».
Душа «солдата священной биологии», доктора Френдли/ Янга/ Унфердорбена попадает не только в повернутое вспять время, в котором старики возвращаются в утробу матери, где и прекращают существование. Переворачивается с ног на голову и мораль, логика: удары исцеляют травмы, кража становится пожертвованием. Копроцентричная вселенная Аушвица не уничтожает людей сотнями, но создает целую новую расу, а душа доктора парадоксально констатирует: «Люди хотят жить. До смерти хотят жить». Потеряв семью в 1944 г., Одило в обратной перспективе обретает жену и пытается зачать погибшую дочь Еву: «Когда Одило набрасывается на Герту, <…> он словно пытается что-то убить, а не создать».
Рассказчик часто повторяет собственное наблюдение о том, что процесс создания легче процесса уничтожения — это, пожалуй, лучшее определение, отражающее суть того времени. Одило из аморального военного преступника превращается к концу романа в невинное создание.
Эмис вдумчиво подходит и к выбору имен героя. Каждый псевдоним доктора содержит порой противоречивый скрытый смысл: Тод Френдли — «дружелюбная смерть», Джон Янг — «помилованный Богом в молодости». Имя Одило скорее всего содержит аллюзию на Одило Глобочника, руководителя Рейнхардской операции, кроме того, имеется явное фонетическое сходство с именем знаменитого гунна Аттиллы, в то время как Унвердорбен переводится с немецкого как «нетронутый, неиспорченный» [5].