Барнс уверен, что человек не способен отделить правду от вымысла, так как реальность не снабдила его надлежащими инструментами для такой операции. Реальность — это факты и события, которые действительно произошли, а правда — это то, что мы ищем, интерпретируя реальность. В «Истории мира в 10 1/2 главах» и в «Англии, Англии» Джулиан Барнс сомневается в том, что можно обрести истину, интерпретируя мир посредством истории или религии. И то и другое кажется ему слишком ненадежным. Недоверие к тому, что Лиотар назвал метарассказами («любые объяснительные системы, организующие буржуазное общество и служащие для него средством самооправдания: религия, история, наука, психология, искусство» [9]), является отличительной чертой философии Барнса. Мир для него в принципе непознаваем, поэтому список лиотаровских метарассказов пополнил также и атеизм: «Я думаю, что я скорее атеист, но догма всегда настораживает меня, а атеизм — может оказаться такой же догмой, как и религия. Не думаю, что я достаточно умный для того, чтобы знать, что Бога нет» [12]. Сомнение и плюралистичность — вот киты, на которых плывет Барнс.
Сближает Барнса с постмодернизмом и разрушительная ирония, которая позволяет ему превратить историю в вымысел, религию — в опасную выдумку, а мир — в прогнивший корабль. Ирония делает его свободным и проницательным: «Ирония помогает сказать, что мир не такой, каким кажется. Она наделяет тебя рентгеновским зрением. Она позволяет видеть обратную сторону вещей. Она подтверждает, что реальность не однородна. Она позволяет быть комичным и серьезным одновременно» [12]. Но удивительно, что при всех вышеперечисленных признаках, которые как бы формально делают Барнса постмодернистом, назвать его таковым нельзя. Фоккема определил постмодернизм как «продукт долгого процесса секуляризации и дегуманизации» [9]. Если Джулиана Барнса и можно назвать антиклерикалом, то антигуманистом его никак не назовешь. Человек и его восприятие собственной жизни — центр его литературной вселенной. Для него также очень важны человеческие взаимоотношения, а в любви он видит возможность спасения:
«Религия и искусство должны отступить перед любовью. Именно ей мы обязаны своей человечностью и своим мистицизмом. Благодаря ей мы — это нечто большее, чем просто мы. Без веры в любовь мы превратимся в рабов истории мира и чьей-нибудь чужой правды» [2, 351].
Любовь есть и в романе «История мира в 10 1/2 главах». Глава «Интермедия» — эссе о любви в современном мире. Эта глава вшита в неровную ткань повествования и, по словам самого Барнса, «опровергает все то, что было написано прежде» [13, 67]. И, несмотря на яростно пессимистическое настроение «Истории мира», Барнс так объясняет смысл романа: «Нельзя просто ничего не делать и говорить — у нас ничего не выйдет, но нельзя также говорить — мы понимаем историю, все что нужно — это применить к ней марксистскую или любую другую идеологию. Что мы действительно должны делать, так это верить в то, что истина достижима. История может быть правдива лишь на 56 % или на все 100 %, но единственный способ продвинуться от 55 % к 56 % — это верить в то, что можешь достичь 100 %» [13, 67]. Любить и верить — совсем не постмодернистская установка.