Еще одна аллюзия, возникающая в связи с заглавием — философский труд Томаса Гоббса «Левиафан», раскрывающий суть «общественного договора» и явно указывающий на параллель «государство Америка — Левиафан». Данное значение актуализирует и эпиграф из Р. Эмерсона: «Всякое государство продажно».
Таким образом, в романе выстраивается четкая оппозиция: продажное бездушное государство и противостоящий ему герой — писатель-террорист-идеалист. Его роль в романе обозначена уже в символике его имени — Бенджамин Сакс (Бенджамин от библ. Вениамин, в пер. с евр. «сын правой стороны», т. е. «счастливый, удачливый» [15, 232]; Сакс — слово, которое, по одной из версий, античные авторы произвели от названия боевого оружия племени (Сакс — «боевой нож»). Как видим, в имени героя заключена целая история: талантливый писатель, ставший впоследствии «Призраком Свободы», террористом-философом, идеологом взрывающим миниатюрные копии Статуи Свободы в американской провинции, дабы вразумить сограждан, показать им насколько низко они пали, по сравнению с теми идеалами, которые декларированы национальной американской мифологией. По мнению автора, правда на его стороне (ведь он «сын правой стороны», Вениамин). Он действительно счастливчик, чрезвычайно одаренный от природы писатель, острый ум и художественный талант которого позволяют ему уже после опубликования первого романа, написанного в довольно молодом возрасте, стать известным литератором. Его удачливость долгое время позволяла ему не допускать человеческих жертв во время взрывов и безнаказанным уходить с места преступления, не оставляя следов. Однако, как отмечает автор, современный мир далек от идеала и его удача вскоре изменила ему — он погибает совершенно нелепой смертью от мины собственного изготовления.
В образе главного героя активно актуализируется архетип Дон Кихота — любимого героя Остера (см. рассуждения о нем в романе «Стеклянный город» из «Нью-Йоркской трилогии» [1, 65–68]). Автор подчеркивает это на первых страницах романа, представляя портрет Бенджамина Сакса: «Высокий, чрезвычайно худой молодой человек с узким лицом и каштановой бородкой. <…> Он сразу обращал на себя внимание: этакая каланча, в побитом молью пальто и бейсбольной кепке «Нью-Йорк Нике», поверх которой намотан голубой шарф, закрывавший уши. Он был похож на человека, страдающего от зубной боли, или, скорее, на русского солдата в зимнем Сталинграде. <…> Столь чудаковатый вид должен был порождать у всех насмешливые улыбки, но его пронзительные глаза сразу отбивали всякую охоту смеяться. За обманчивым первым впечатлением — долговязый баскетболист в странном прикиде — вас ждало открытие: от взгляда этого человека ничто не ускользало, а в его голове крутились тысячи шестеренок» [2, 9]. Повествователь также отмечает, что «он часто производил впечатление этакой нелепой каланчи с головой в облаках, чудака, погруженного Бог знает в какие мысли и занятия» [2, 13].