Оба, и Ансельмо и Агустин, осклабились.
— Обошлись и так, а сажать деревья теперь опасно, потому что эти самые люди поедут обратно, и они, возможно, не такие уж дураки.
Ему хотелось разговаривать, а это всегда служило у него признаком, что только что миновала большая опасность. Он всегда мог судить, насколько плохо было дело, по тому, как сильно его тянуло потом на разговор.
— Хорошо у нас вышло с этой маскировкой, верно? — сказал он.
— Хорошо, — сказал Агустин. — Хорошо, так и так всех фашистов. Мы могли убить этих четверых. Ты видел? — спросил он Ансельмо.
— Видел.
— Вот что, — сказал Роберт Джордан старику. — Тебе придется пойти на вчерашний пост или на другое место, выберешь сам, чтобы понаблюдать за дорогой, как вчера, и отметить, какие происходят передвижения. Надо было давно это сделать. Сиди там, пока не стемнеет. Потом возвращайся, и мы пошлем кого-нибудь еще.
— А как же мои следы?
— Иди низом, как только сойдет снег. На дороге будет грязь от талого снега. Постарайся определить по колеям, много ли грузовиков проехало и не было ли танков. Больше нам ничего не удастся выяснить, пока ты не займешь свой пост.
— Ты мне разрешишь сказать? — спросил старик.
— Конечно, говори.
— С твоего разрешения, не лучше ли будет, если я пойду в Ла-Гранху, узнаю, что там было ночью, и поручу кому-нибудь следить и записывать так, как ты меня научил? А вечером нам принесут бумажку, или, еще лучше, я сам пойду за ней в Ла-Гранху.
— Ты не боишься наткнуться на эскадрон?
— Если снег сойдет — нет.
— А есть в Ла-Гранхе человек, который годится для такого дела?
— Есть. Для такого дела есть. Я поручу это женщине. В Ла-Гранхе есть несколько женщин, на которых можно положиться.
— Должно быть, есть, — сказал Агустин. — Даже наверно есть. И такие, которые годятся для другого дела, тоже есть. Может, я пойду вместо старика?
— Нет, уж пусть старик идет. Ты умеешь обращаться с пулеметом, а день еще велик.
— Я пойду, когда растает снег, — сказал Ансельмо. — Он быстро тает.
— Как ты думаешь, могут они поймать Пабло? — спросил Роберт Джордан Агустина.
— Пабло хитрый, — сказал Агустин. — Умного оленя разве без гончих поймаешь?
— Случается, — сказал Роберт Джордан.
— С Пабло не случится, — сказал Агустин. — Правда, это теперь только труха от прежнего Пабло. Но недаром он жив и сидит как ни в чем не бывало тут, в горах, и хлещет вино, когда столько других погибло у стенки.
— Он в самом деле такой хитрый, как о нем говорят?
— Еще хитрее.
— Особенного ума он тут пока не выказал.
— Como qué no?[82] Не будь у него особенного ума, не уцелеть бы ему вчера. Знаешь, Inglés, по-моему, ничего ты не смыслишь ни в политике, ни в партизанской войне. И в том и в другом первое дело — это уметь сохранить свою жизнь. Вспомни, как он ловко сумел сохранить свою жизнь вчера. А сколько ему пришлось проглотить навозу и от меня и от тебя!