Окно было раскрыто, и со стороны Фонды мне вдруг послышался женский плач. Я вышла на балкон, босыми ногами ступая по железу; фасады домов вокруг площади были освещены луной, а плач доносился с балкона дона Гильермо. Это его жена стояла там на коленях и плакала.
Тогда я вернулась в комнату и снова села у окна, и мне не хотелось ни о чем думать, потому что это был самый плохой день в моей жизни, если не считать еще одного дня.
— А когда был этот другой день? — спросила Мария.
— Три дня спустя, когда город взяли фашисты.
— Про это не говори, — сказала Мария. — Я не хочу слушать. Довольно. И так слишком много.
— Я ведь говорила, что тебе не надо этого слушать, — сказала Пилар. — Видишь! Я не хотела, чтоб ты слушала. Вот теперь тебе приснятся дурные сны.
— Нет, — сказала Мария. — Но больше я не хочу.
— А мне бы хотелось как-нибудь еще послушать, — сказал Роберт Джордан.
— Ладно, — сказала Пилар. — Но Марии это вредно.
— Я не хочу, — жалобно сказала Мария. — Не надо, Пилар. Не рассказывай при мне, а то я волей-неволей буду слушать.
Губы у нее тряслись, и Роберт Джордан подумал, что она сейчас заплачет.
— Не надо, Пилар, не говори.
— Не бойся, стригунок, — сказала Пилар. — Не бойся. Но тебе я расскажу, Inglés, как-нибудь в другой раз.
— Но я хочу всегда быть там, где он, — сказала Мария. — Нет, Пилар, не рассказывай ты этого совсем.
— Я расскажу, когда ты будешь занята.
— Нет. Нет. Не надо. Не будем совсем говорить про это, — попросила Мария.
— Раз уж я рассказала про то, что делали мы, надо и это рассказать, иначе несправедливо, — ответила Пилар. — Но я расскажу так, что ты не услышишь.
— Неужели нельзя говорить о чем-нибудь приятном? — сказала Мария. — Неужели нужно всегда говорить про эти ужасы?
— Вот после обеда, — сказала Пилар, — останетесь вы вдвоем, ты и Inglés. Тогда будете говорить о чем хотите.
— Ну так пускай скорей придет после обеда, — сказала Мария. — Пусть оно прилетит.
— Придет, придет, — сказала ей Пилар. — Прилетит, а потом и улетит, и завтрашний день тоже улетит.
— После обеда, — сказала Мария. — После обеда. Пускай скорей придет после обеда.
Они спустились с плато в лесистую долину и снова поднялись по тропке, которая сначала вилась вдоль ручья, а потом сворачивала и сразу круто забирала в гору, и когда они достигли вершины склона, поросшей все тем же густым сосняком, навстречу им выступил из-за дерева человек с карабином наперевес.
— Стой, — сказал он. И потом: — Hola, Пилар. Кто это с тобой?
— Это один Inglés, — сказала Пилар. — Но имя у него христианское. — Роберто. На какую распохабную высоту надо лезть, чтобы к вам добраться!