– Владимир Николаевич, немедленно возьми на личный контроль работу Бердичевского над материалами на Дерибаса и Барминского по их связям с японцами!
– Так они постоянно находятся в поле моего зрения, Генрих Самойлович.
– Этого мало, вычитай каждую строчку, чтоб не было ни одного спотыкача! 13-го у меня доклад у наркома!
– У вас?! 13-го? Так с ними вроде как должен ехать начальник следственного отдела? – сделал удивленное лицо Козлов, но его глаза говорили другое.
«Должен? Мерзавец! Комедию тут мне ломаешь! Но я тоже не лыком шит», – и, придав голосу доверительность, Люшков пояснил: – Нет, Владимир Николаевич, поеду я! Не дай Бог он с перепугу обделается перед Николаем Ивановичем, и вся наша работа пойдет коту под хвост. Михаил Петрович сто раз прав: по таким серьезным материалам докладывать должен минимум замначальника управления. Поэтому поеду я.
– И что, этот вопрос с Михаилом Петровичем согласован?
«Сволочь, а то не знаешь! Иуда!» – жгучее желание ударить Козлова в рожу охватило Люшкова, он с трудом сдержал себя и подтвердил:
– Да, я только что с ним говорил.
– Все понял, Генрих Самойлович, сейчас же сажусь с Бердичевским за материалы. К вашему отъезду они будет готовы! – заверил Козлов.
– Поторопись, Владимир Николаевич, я на тебя очень надеюсь.
– Не сомневайтесь, Генрих Самойлович, не подведу!
– И еще, Владимир Николаевич, собери мне посылку для Михаила Петровича.
– Какую? Что положить?
– Ну, эту, картину Васнецова «Московский застенок» и добавь еще что-нибудь из наших дальневосточных даров: икорку красную, настойку из женьшеня. В общем, как обычно.
– Понял, Генрих Самойлович, сделаю все в лучшем виде.
– Договорились, а теперь за работу, времени у нас в обрез!
– Уже бегу, Генрих Самойлович! – бросил на ходу Козлов и тенью исчез за дверью.
Люшков проводил его ненавидящим взглядом, и с губ сорвалось:
– У-y, фриновско-евдокимовский выкормыш!
«Евдокимов?! Тварь! С тебя начались все мои несчастья. Если бы не ты, то я бы не сидел в этой дыре. Сам товарищ Сталин жал мне руку, когда назначал на управление в Ростов», – и память вновь возвратила Люшкова к тем счастливым мгновениям.
Прием у Вождя занял чуть больше девяти минут. Рядом с земным богом Люшков не замечал времени, оно словно остановило свой бег. Он ловил каждое слово, каждый жест Сталина и старался отвечать на вопросы лаконично, с глубоким знанием дела. Это ему понравилось. В его тоне и манере разговора зазвучали теплые нотки. Он уже не просто наставлял молодого руководителя одного из важнейших управлений наркомата внутренних дел, а по-житейски советовал и рекомендовал. Это вызвало у Люшкова необыкновенный душевный подъем. В те минуты он готов был, не раздумывая, отдать за Вождя свою жизнь и свернуть горы. Ему казалось, что он соприкоснулся с чем-то сокровенным и недоступным для обыкновенного смертного.