В мою комнату постучалась служанка, но я отправила ее прочь. Заклинанием я сама наполнила ванну горячей водой, затем скинула с себя ненавистную вампирскую одежду и немедленно сожгла ее. В ванной я провела не меньше часа, яростно оттирая себя губкой. Кожа уже давным-давно стала чистой, но я все продолжала тереть, пытаясь уничтожить видимые лишь мне пятна крови. Такими же резкими движениями я вымыла голову. Все в порядке, все хорошо. Все позади. Я дома, здесь мне ничто не угрожает. Завтра мне не надо работать в лазарете, а можно пойти погулять, почитать, попрактиковаться в магии… Не надо больше изображать безмозглую вампиршу, я смогу выспаться, наесться досыта… Да чем угодно можно будет заняться! Я теперь свободна!
Вытерлась полотенцем, надела ночную сорочку и обнаружила, что она висит на мне мешком. Кажется, благодаря двум неделям вынужденной голодовки я похудела. Вздохнув, я подошла к зеркалу в полный рост, висевшему на стене. В нем не отразилось ничего кошмарного. Я не была похожа на живой скелет, и кости не выпирали из-под кожи. Задрав рубашку, я снова убедилась, что на мне не осталось и шрама от меча Дориана. Кожа была бледной, гладкой и ухоженной, иными словами, королевской. Темная копна мокрых вьющихся волос снова спускалась до середины спины, зубы опять стали белыми и ровными. Лицо было изможденным, под глазами залегли тени. Но что-то неуловимо изменилось в моем лице. Глаза не смотрели больше холодно и высокомерно, нет, теперь в них были затаенные боль и ярость. Боль от потери Ормонда, от собственной беспомощности и ярость от того, как вампиры поступили со мной и что заставляли делать. Мое отражение словно стало старше, я больше не видела в зеркале самодовольную, обиженную на несправедливую мачеху принцессу. Я видела лишь усталую молодую женщину, которой пришлось пережить тяжелые события за очень короткий срок. И эта перемена пугала меня.
Я думала, что изнеможение последних дней даст о себе знать, и я засну сразу же, как только коснусь головой подушки. Но этого не произошло. Сказывались напряжение, резкая перемена обстановки, все события прошедших дней. Душевная опустошенность накатила внезапно, меня затрясло от переполняющих эмоций, и в результате я прорыдала еще несколько часов.
Размеренный, неторопливый образ жизни следующих трех недель действовал на меня исцеляюще. Я много спала, гуляла и, по сути, совсем ничего не делала. Наша летняя резиденция в Бларни представляла собой небольшой замок на берегу озера, вокруг которого был разбит великолепный парк. В теплое время года весь двор переезжал сюда следом за королевской семьей, но на зиму замок словно вымирал. Сейчас из-за войны в Бларни жили в основном семьи государственных деятелей — их жены и дочери, последовавшие сюда за королевой, в то время как мужская половина нашей аристократии в большинстве своем оставалась в Дионе. Этим летом в Бларни не было ни балов, ни званых вечеров, ни фейерверков, ни других увеселительных мероприятий, лично меня это нисколько не огорчало. После возвращения из Ормонда я еще больше отдалилась от своих родных. С постели вставала, когда королева с дочерьми уже заканчивали завтракать, и почти все время проводила в парке. Там я находила какой-нибудь уединенный уголок и часами бродила. Часто ловила себя на том, что подолгу стою на одном месте, погрузившись в свои мысли, тяжелые и болезненные. Но все равно мне становилось лучше. Ушел постоянный страх разоблачения, нервы постепенно успокаивались, и я больше не видела в каждом встречном врага. К обеду я возвращалась в замок, но почти все время проводила там, где не могла бы столкнуться с леди Алиной, Надей или Фредерикой. Я не хотела никого из них видеть, и впервые в жизни мне было все равно, что подумает об этом мачеха. Соответствует это правилам приличия или нет — какая разница? Так что были дни, когда я не перебрасывалась с родственниками и парой слов, и меня это полностью устраивало.