Более изысканную мужскую одежду она тоже отвергала. Невысокий Жюстель был примерно одной комплекции с сефардкой, однако, кроме пары рубашек, она не приняла ничего из его гардероба, воспользовавшись одеждой команды, хотя Овидайя заметил, что вообще-то даме неприлично носить грубые ткани и шерсть.
– Да я ведь и не дама, а натурфилософ, – вот и все, что она ответила ему.
В конце концов, Овидайе было все равно, что носит Ханна, поскольку любил он в первую очередь то, что находилось у нее в голове. Нет, это было не совсем верно. Остальное он тоже находил очаровательным, даже ее бесшабашное поведение. Даже в том, как она наполняла лейку, было что-то изящное.
Марсильо протянул ей ступку с толченым чаячьим пометом, который Ханна быстро развела водой. Ученый невольно улыбнулся. Ханна – точнее, тот арабский ученый, которого она процитировала, – оказалась права. Как только они начали удобрять растения птичьим пометом, кофейные деревца буквально расцвели. Хотя еще несколько они все же потеряли, но десяток у них по-прежнему оставался. И они так выросли, что ботанический сад трещал под натиском их ветвей.
Овидайя наблюдал за тем, как Марсильо открыл стеклянную дверцу, Ханна поднялась на цыпочки и наклонилась вперед, чтобы полить растения. Он был погружен в созерцание процесса и не услышал, что сказал стоявший рядом с ним Жюстель.
Ученый обернулся к гугеноту:
– Простите, Пьер. Что вы сказали?
– Я сказал, что два часа назад мы прошли Кале. – Он указал подзорной трубой на церковную башню, возвышавшуюся на побережье по правую руку от них: – Соответственно, это должна быть церковь Дюнкерка.
Овидайя поглядел на гугенота.
– Значит, скоро будем в Генеральных штатах. Мы сделали это, Пьер. Одиссея окончена.
Жюстель только кивнул в ответ.
– Что вас тревожит?
– У меня дурное предчувствие, – ответил Жюстель. – Странно, что вы упомянули именно «Одиссею». Я действительно чувствую себя немного похожим на Одиссея с Итаки.
– Чем же?
– Невольно думаю о мешке ветров.
Конечно, Жюстель гораздо лучше знал классику, чем Овидайя, однако эту историю он, конечно же, знал. Когда Одиссей и его люди уже почти доплыли до своего родного острова, Итаки, капитан уснул. И тогда его команда открыла загадочный кожаный мешочек, который всегда так тщательно берег их капитан. Мешочек этот был даром Эола. Этот бог заключил в него все неблагоприятные для обратного пути ветры. Когда моряки открыли мешочек, выпущенные духи ветров загнали судно в незнакомые места, в которых долгие годы кружили Одиссей и его люди.
– Вы перечитали Гомера, – ответил Овидайя и ободряюще похлопал Жюстеля по плечу. – Это не греческая трагедия, и я обещаю вам, что не усну до тех пор, пока мы не станем на якорь в Эе.