– Куда вы повезете эту банду, капитан?
– Хотя вас это не касается, сначала они отправятся в Бастилию. Что будет с ними после этого, будет решать его величество.
– А эти растения? Что это были за деревья? Уж точно не тюльпаны.
– Вы задаете слишком много вопросов, Бар.
Больше никто не произнес ни слова. Они молча направлялись к флагману. Овидайя то и дело оглядывался на «Любовь». На передней палубе он видел юнгу с короткими, торчащими во все стороны черными волосами, который смотрел вслед их шлюпке.
* * *
На флагмане их заперли в просторной кают-компании. Капитан Бар подчеркнул, что считает их всех своими гостями и позаботится о том, чтобы во время короткого путешествия они ни в чем не испытывали недостатка. И действительно, корсар не стал заковывать их в цепи. Точнее, он отказался выполнять приказ, который отдал в этом отношении Полиньяк.
– Как только сойдете в Дюнкерке на сушу вместе с пленниками, будете делать с ними все, что заблагорассудится, месье, – тоном, не терпящим возражений, заявил мушкетеру Бар. – Но здесь командую я.
Пират даже приказал принести им два графина рейнского вина и миску с фруктами. Овидайя предположил, что Бар хотел тем самым еще больше позлить мушкетера. Они находились в каюте вот уже час. Вечерело. Они сидели вокруг стола в центре комнаты и большую часть времени молчали. Только Вермандуа стоял у окна и смотрел на море. Казалось, что-то занимает его.
Послышались шаги, и дверь распахнулась. В кают-компанию вошли двое стражников в сопровождении Полиньяка. Мушкетер все еще выглядел недовольным, однако, судя по всему, пытался взять себя в руки. Он окинул взглядом пленников. Овидайе он напомнил волка, выбирающего самую слабую овцу в стаде. Затем капитан мушкетеров произнес:
– Месье Жюстель.
Гугенот побледнел. Вермандуа хотел что-то сказать, однако Полиньяк покачал головой:
– Позже, граф, позже.
Жюстель медленно поднялся. Марсильо тронул его за рукав. Затем стражники схватили его и вывели из каюты.
– Что они собираются делать с ним? – дрожащим голосом поинтересовалась графиня.
– Они допросят его, – произнес Марсильо. – Не бойтесь, я не думаю, что они причинят ему вред.
«Нет, пока не причинят, – подумал Овидайя. – Однако, когда мы окажемся в Бастилии, они вытрясут из нас все. То, что знаем, и то, чего мы не знаем». Он уставился на графин, стоявший в центре стола. Овидайя не знал, сколько он так просидел, но в какой-то момент поймал себя на том, что губы его шевелятся. Сам того не заметив, он вернулся к словам, которые так часто шептал в детстве. Много лет не срывались они с его губ, но теперь полились сами собой, без какого бы то ни было участия с его стороны: