– Даже если все это правда, неужели же вы собираетесь отрицать, что похитили графа Вермандуа с целью продать его туркам?
Снова это наигранное удивление, доводившее его до белого каления. Возможно, он вел себя слишком мягко.
– В этом вопросе можете мне сказки не рассказывать, месье Челон, – продолжал он. – Я наблюдал за вами тогда, в Лимбурге, когда вы испытывали свою аппаратуру. И я видел пашу, с которым вы вели переговоры.
– Пашу?
– Да, в доме. Видел его в окно. Большой тюрбан нельзя было спутать ни с чем.
Челон облизнулся. Полиньяку показалось, что в глазах его промелькнула веселая искорка. Затем англичанин снова посерьезнел и произнес:
– Вы правы, я… признаю это. Все, что я говорил до сих пор о похищении кофе, правда. Однако когда я начал искать мастера-вора и услышал об особых талантах графа Вермандуа, в душе у меня созрел новый план.
– Какой же?
– Я действительно хотел продать Вермандуа туркам, после того как он сослужит нам службу. Я заключил на этот счет соглашение.
– С янычарами?
– Нет, с Великим визирем, Сари Сулейман-пашой. В Голландии вы видели его эмиссара. На обратном пути солдаты гранд-сеньора должны были схватить графа и доставить в Константинополь.
И Челон рассказал ему о том, как он сначала встретился с послом Высокой Порты в Венеции, а затем в Вене. Он много месяцев вел переговоры с турками. Англичанин рассказывал о своем плане очень подробно. В какой-то момент Полиньяку надоело, и он перебил Челона:
– Да, достаточно. Но что вам было обещано взамен?
– Пятнадцать тысяч венецианских дукатов.
– А зачем Великому визирю Бурбон? Граф – не принц крови.
– Нет, однако все же узаконенный сын. Высокая Порта не сообщила мне, что именно они намерены делать с Вермандуа. Однако я предполагаю, что это имеет какое-то отношение к Габсбургам.
– Какое?
– Император прогнал турок из Буды и Белграда. Венецианцы освободили Афины. Порта оказалась в сложной ситуации и хочет заключить мир. Вермандуа стал бы подарком по случаю установления отношений.
– Но?
– Великий визирь Сулейман лишился должности. И мой план развеялся как дым.
Зазвучал корабельный колокол, возвещавший о том, что на горизонте показался Дюнкерк.
– Месье, многие ваши деяния могут быть достойны презрения, однако же короне они не интересны. А вот за это вас обвинят в государственной измене.
– Я знаю. Мы наконец-то в Дюнкерке?
– Да. Через несколько минут будем причаливать. Однако я на вашем месте радовался бы каждой секунде, отделяющей вас от Парижа.
На это Челон ничего не ответил и лишь улыбнулся странной довольной улыбкой.
* * *