– А я нахожусь здесь по личному поручению маркиза де Лувуа. Видите, печать еще совсем свежая, письмо было выдано только сегодня утром.
– Его величество…
– На основании предложения Лувуа его величество придерживается мнения, что этот заговор стратегически важен, Полиньяк. Ведь вы уже заметили, что Франция находится в состоянии войны, правда?
– Почему стратегически важен?
– Потому что ваш пленник признался, – и он указал на Вермандуа, – что продал этого туркам. По крайней мере, я так понял по присланной вами недавно из Дюнкерка депеше. Или это не так?
– Почему вы читали мое письмо… Вы неправильно поняли. Позвольте мне делать свою работу. А сами занимайтесь булочниками и хлебокрадами, Ла-Рейни.
Мужчина улыбнулся. Выражение его лица было почти приветливым.
– Мне безразличны ваши нападки, Полиньяк. Они не важны, равно как и вы. По прибытии в Париж пленники переходят ко мне, поступают в распоряжение военного министерства, так пожелал его величество. Сами прочтите.
И Ла-Рейни подал Полиньяку лист бумаги с печатью, который тот вырвал у него из рук. Мушкетер пробежал его глазами, и Овидайя обратил внимание, что он с трудом сдерживается. Он опустил руку на эфес шпаги, и этот жест не укрылся от внимания Ла-Рейни, равно как и от стоявших на площади солдат. Марсильо высунул голову в окно рядом с Овидайей, и теперь они наблюдали за происходящим вдвоем.
– Может быть, они сделают нам одолжение и перебьют друг друга? – спросил генерал. – Что здесь вообще происходит?
– Это Габриэль Николя де Ла-Рейни, – негромко произнес Жюстель, – начальник парижской полиции. Ставленник Лувуа, грубый и бесцеремонный.
– Вы хотите сказать, что наше положение только что ухудшилось? А я-то считал, что это уже невозможно.
Жюстель слабо кивнул.
Полиньяк все еще стоял напротив Ла-Рейни, держа руку на эфесе шпаги. Выпустив письмо, он обернулся:
– Кучер! Открывай карету! Гастон! Передайте пленников этому… человеку.
Несколько мушкетеров вытащили Овидайю и остальных из кареты и подтолкнули к людям Ла-Рейни, которые приняли их. Полиньяк махнул рукой своей свите. Мушкетерский берлин развернулся и поехал прочь. Полиньяк еще раз обернулся и прорычал:
– Вы еще пожалеете об этом, Ла-Рейни.
– Конечно, конечно. А теперь ковыляйте в свою «Прокопио», а работать предоставьте мне.
Овидайя и его товарищи оказались в другой карете. Ящики с их пожитками и оборудованием перегрузили тоже. Их новая карета была далеко не так комфортабельна и явно предназначена для перевозки заключенных. Когда они проходили мимо спешившегося Вермандуа, Марсильо поглядел на Бурбона и плюнул ему в лицо.