Его пальцы принялись перебирать ее золотистые локоны, и королева разрыдалась.
– Успокойся, любимая, успокойся, моя дорогая Мэри, – произнес он своим проникновенным голосом, звук которого лорд Ричтон сравнил с флейтовым регистром органа. – Я принял бы твоего отца с распростертыми объятиями ради его нежной дочери, будь истиной хотя бы четверть того, о чем он пишет, – но нет, Мэри, в его письме нет ни слова правды. Пустая шестерня вращается вхолостую – и весь механизм прядет завесу обмана, способную затуманить маккиавеллиевы глаза. Однако меня не проведешь – я не сверну с пути.
Герцогиня глубоко вздохнула:
– И я никогда больше не увижу отца?
– Увидишь, любимая, обещаю, увидишь здесь, во дворце. Скажу больше – не пройдет и месяца, как он снова станет премьер-министром Ангрии. Я не намерен чинить ему препятствий. Его гений явлен в сем послании со всей полнотой – хотел бы я обладать таким же даром, – но, видит Бог, я не имею права забывать о его коварстве.
– Он любит вас, сир, – перебила Генриетта.
Герцог улыбнулся. Осторожно подняв жену с пола и усадив на диван, он, скрестив на груди руки и нахмурив чело, принялся мерить гостиную шагами. Постепенно шаги стали быстрее, свидетельствуя, как мучительно убыстряется ход его мыслей.
Герцог остановился. Мэри затаила дыхание. Он стоял, освещенный алым пламенем камина, – выставив ногу вперед, гордо вскинув голову. Его пронзительный взор, устремленный на противоположную стену, был наполнен вдохновенным огнем – безумием, что всегда дремало в крови, а ныне прорывалось сквозь расширенные зрачки, как будто видения, пролетавшие перед его мысленным взором, были материальны.
– Мы идем вместе, – промолвил он. – Рука об руку, движимые одной целью. У него нет сердца, и я вырву свое из груди, не дожидаясь, пока горячие пульсации станут помехой тому, что я вижу, чувствую, предвкушаю денно и нощно. Иначе зачем мы родились в одну эпоху? Его солнце должно было закатиться до того, как взошло мое, иначе пожара не миновать. Клянусь Верховными духами! О, оно разрастается, это широкое кровавое сияние! Я иду за ним – ты не посмеешь заманить меня туда, куда мне нет пути. Ха! Оно заполнило все вокруг – чернота, чернота, где я? Почему погас свет дня? Какая беспросветная темень, дух! Перси! Я вижу конец моих сражений. Как бежит время – ты говоришь, двадцать лет? – отсюда они кажутся часом. Жизнь ускользает, это глоток вечности. Вечность! Бездна, бестелесная, бесформенная, куда мне плыть? Почему так тихо? Какое хладное молчание, какая безжизненная пустыня! Куда делись звезды? Говорите, я должен вспомнить? Тщетная надежда – мысль ускользнула. Низменное и высокое – везде я был велик, но я забыл свое величие.