Отец если кого-то и впрямь ждал, то не нового президента Литвы, а Шмулика.
Слух о том, что из тюрем освободили всех политзаключённых, дошёл и до нашего местечка.
Как полагал отец, Шмулик должен был бы уже вернуться. Но брат жены в родной Йонаве не появлялся, и отец терялся в догадках, почему его до сих пор нет. Долго ли из Каунаса надо добираться до родимого дома?
— Может, ты, Хенка, что-нибудь о нём знаешь? — допытывался отец. — Где он обретается?
— Не знаю, — отвечала мама. — Но думаю, что, даже если Шмулик появится, сразу к нам он не придёт.
— Я понимаю. Сначала как любящий сын сходит к матери на кладбище.
— Шмулик ещё не знает, что она умерла.
— Разве ему не сообщили?
— Если бы сообщили, то хоть на денёк бы отпустили, чтобы попрощаться с ней.
Мама замолчала и, желая положить допросу конец, вдруг выплеснула наболевшее:
— По-моему, он к тебе в подмастерья вряд ли вернётся. Моего боевого братца, скорее всего, изберут в какой-нибудь комитет или определят на службу. Так что, дорогой, ты на своего шурина не очень-то рассчитывай.
— Бог ему в помощь! Настоящим мастером он ещё стать не успел. Был неплохой брючник, и только.
— А может, новым властям нужны не портные, а совсем другие мастера. Для того чтобы покрикивать, приказывать и таскать кого-нибудь в тюрьму, никакого мастерства вообще не требуется. Кричи, приказывай, тащи за волосы! — горько усмехнулась мама.
Это отцу и в голову не приходило. А ведь она абсолютно права — Шмулик три года сидел в тюрьме не за кражу, не за драку… Зимой мёрз в одиночке, летом, обливаясь потом, таскал и грузил на лесоповале распиленные сосны… Он пострадал за то, что боролся за справедливость — так, как её понимал, и хотел, чтобы пролетариями управляли не алчные угнетатели-толстосумы, а сами угнетённые бескорыстные труженики. Ради своих братьев по рабочему классу он почти три года сносил лишения и хлебал тюремную баланду. Теперь ему, как победителю, полагается, по заслугам и по справедливости, какая-нибудь награда.
— У тебя есть тихий и старательный Мейлах. Дождёшься и трудолюбивого Юлюса, — пожалела отца мама. — Не ломай себе голову! Чем займётся Шмуле, неизвестно, но эти оба в тюрьму не сядут и надолго останутся с тобой.
— Ты у меня умница.
— Умница-шмумница… Ты бы хоть раз спросил, как у меня дела, как после смерти твоего отца держится мама. А ты только о себе да о себе.
— Ну? Ты уже за меня спросила. Отвечай!
— Мама, слава Богу, не сдается. Сидит в фартуке покойного и стучит весь день молотком. Когда я прихожу, Роха всегда показывает мне кошелёк и при мне пересчитывает, сколько заработала за месяц. Говорит, не меньше, чем её Довид!