Над двухэтажным кирпичным зданием горисполкома ещё, правда, развевался красный флаг, а по вымощенной булыжником главной улице иногда в неизвестном направлении проезжала машина с русскими солдатами.
Юлюс и Мейлах явились невыспавшиеся, подавленные. Да и сам отец не мог прийти в себя после предрассветной бомбардировки. Работа не ладилась. Можно ли спокойно вдевать нитку в иголку и шить, когда поблизости на голову падают бомбы, пылают пожары и гибнут люди?
— Ко всем бедам прибавилась ещё одна беда, — сказал Мейлах, как бы извиняясь за то, что немного опоздал. — Для пани Антанины эта война уже закончилась. Ночью, под канонаду, она тихо скончалась.
— Святая была женщина! За всю жизнь никого ни разу не обидела. Когда похороны? — спросил отец.
— Малгожата рано утром побежала в костёл, чтобы договориться с ксендзом, который хорошо говорит и по-польски, — сказал Мейлах. — Антанина прожила такую долгую жизнь, и надо же — некому её похоронить и оплакать.
— Одиночество — та же могила, только вырытая собственными руками. Если обстановка не ухудшится, мы, может быть, всё-таки зайдём на пять-десять минут на кладбище и проводим Антанину в последний путь, но ручаться не буду, — сказал отец. — Русские бегут, а немцы наступают им на пятки. Не сегодня-завтра они займут Йонаву. Ломаю голову, как поступить с заказами? Их столько, что ни за месяц, ни за два мы с ними ни за что не справились бы. Не оставлять же чужое добро на произвол судьбы или на разграбление мародёрам. Не лучше ли всё неначатое и недошитое вернуть заказчикам и заняться собой?
— Вот и Малгожата! — воскликнул Мейлах, увидев в дверях свою кохану.
— Похороны пани Антанины во вторник, — сообщила она с порога. — Так решил пан ксёндз Вайткус. Все хлопоты и расходы по её захоронению берёт на себя костёл.
— Мы до вторника вряд ли останемся в Йонаве. Хенка мне уже житья не даёт, настаивает, чтобы немедленно сложили пожитки, запаслись едой и уезжали отсюда. Иначе, говорит, возьму Гиршке и отправлюсь с ним, а ты оставайся со своей швейной машиной.
— Женщины чувствуют опасность лучше, чем мужчины, — взял сторону хозяйки Мейлах.
— Против правды не попрёшь. Красная армия оказалась на бумаге сильнее, чем на поле боя. Немцы продвигаются к Каунасу и почти не встречают сопротивления. Что начнётся, когда они войдут в Йонаву, вы знаете по своему опыту. — Отец облизал пересохшие губы и обратился к Юлюсу: — Вот тебе, дружок, волноваться нечего. Ты ведь, если можно так выразиться, был не постоянным, а временным евреем. Тебя, крещёного, победители не тронут, а мы с Мейлахом как постоянные и необратимые евреи должны хорошенько поразмыслить, когда и куда нам податься, чтобы не попасть в руки к немцам или их добровольным помощникам. Ясно?