– Осторожно! Не подходите! – крикнул Глеб.
Все вздрогнули и подавленно замолчали. Даже не очень опытный глаз мог безошибочно определить, что настроение у всех было ужасное.
Я для вида пошептался с Глебом и громко, весело объявил:
– Вот Глеб говорит, что племянник Григорий часто так шутит: сначала запрет, а потом отопрет.
– И через сколько же времени он отпирает? – спросил Покойник.
– Через час. Максимум через два! – бодро сообщил я. – А пока давайте осмотрим окрестности. Познакомимся с достопримечательностями этого подземелья… Чтобы потом, когда мы выйдем наверх, было что рассказать!
– А мы выйдем? – спросил Покойник.
– А мы их увидим?
– Конечно! Когда мы увидим родных и близких, они спросят нас…
Лампочка все время выхватывала из темноты лицо Наташи Кулагиной. Вернее сказать, я то и дело смотрел на Наташу.
– Кого ты больше всех любишь? – внезапно спросила она.
«Тебя!» – хотел я ответить. Но она бы мне не поверила, потому что это была неправда. Больше всех я все-таки любил маму и папу. Потом Костю… А потом уж ее. Не мог же я это сказать!
– Кого ты больше всех любишь? – повторила она.
– Вообще… или у нас в классе?
– Скажи еще: в нашем звене!
– А ты кого?
– Маму.
– Я тоже маму и папу.
– Нет, я не маму и папу, а именно – маму. Я могу за нее умереть. А ты можешь за кого-нибудь умереть?
«Могу! За тебя!» – рвался вперед мой язык. Но что-то ему мешало.
– Можешь? За маму?..
– Я как-то не думал…
– И правильно делал: самое страшное для матери – пережить детей своих…
– Эту мысль ты должна записать!
– Какая же это мысль! Это истина. Вот и все… Поэтому я должна уехать на электричке в семнадцать ноль-ноль!
– Так и будет! Я тебе обещаю!..
Но как я выведу ее из подвала – это было неясно. «О, если я что-то придумаю! – мечтал я. – Она будет считать меня избавителем, героем, спасителем своей мамы, за которую она готова отдать даже жизнь!»
– То, что было еще час назад, кажется сейчас таким замечательным. Даже прекрасным, – сказала Наташа. – Хорошее по-настоящему ценишь на фоне плохого. Ты замечал?
– Да! Конечно… Еще бы! Сколько раз! Эту мысль ты обязана записать!..
Наташа почти шептала. Но я улавливал каждое слово, потому что, когда она ко мне обращалась, слух мой становился каким-то особенным. И если бы рядом в такие минуты что-нибудь взрывалось и грохотало, я бы этого не услышал, а услышал бы только ее голос.
«Странное дело, – лезли мне в голову мысли, – маму я люблю больше, но не думаю целый день о том, что люблю ее. А Наташу люблю меньше, но думаю об этом все время. О, как много в нашей жизни необъяснимого!» Острая наблюдательность подсказала мне, что Наташа разговаривала только со мной. И это вернуло мне силы, которые понемножечку начинали уже уходить. Я снова готов был жить, бороться, искать выход из положения. Верней сказать, из подвала.