Марк Септимий ни секунды не сомневался, что гнусный самозванец, объявивший себя сыном иудейского бога и имевший самое прямое отношение к падению Рима и исчезновению его народа с лица Земли, был рождён какой-нибудь голодной иудейской шлюхой, которая переспала с римским легионером за пару лепёшек из его пайка. Если бы это на самом деле был сын бога, то этот бог должен был проявить свой гнев и могущество и жестоко покарать как иудеев, выдавших его римлянам, так и римлян, казнившим его на том самом кресте, которому теперь поклоняются одичавшие и утратившие разум несчастные варвары последних времён. Но судя по тому, что проповедовал несчастный ублюдок, боги несомненно отняли у него разум. А ещё раньше, как ни печально, они отняли разум у римских граждан. Как любили говаривать старые легионеры, много повидавшие на своём веку, sic transit gloria mundi…
Толян был бы весьма удивлён если бы узнал, что в глубокой древности матёрые воины, изрубцованные в боях и много повидавшие на своём веку, понимали эту пословицу именно так как она звучала в его вольном переводе: «хуй поймёшь чё вокруг творится, когда вся жизнь по пизде пошла»…
По небу волчьей стаей бродили облака, время от времени хмуро заслоняя солнце, и тогда легкий порыв ветра шевелил траву, в который лежал Марк Септимий.
Калитка заскрипела, и во дворе прошаркали шаги. Никита Сафонов уселся на крылечко рядом с Ванькой. В руках у него было что-то завёрнутое в лопухи. Септимий внимательно наблюдал за варваром из травы. Никита развернул лопухи и поставил рядом с собой большую широкогорлую банку, прикрытую выщербленной эмалированой крышкой от давно сгинувшей кастрюли. Стеклянная посудина глухо брякнула о деревянное крыльцо.
— Вот огурчики недавно засолил, попробовать тебе принёс.
— Крепенькие?
— А чёрт его знает, сам ещё не пробовал. Одному не интересно.
— Вот его-то зазря поминать теперя лучше не стоит. — опасливо проговорил Ванька, запустил руку в банку и, выудив двумя пальцами из мутноватого рассола кривой огурец, истово захрустел.
— Кого зазря поминать? — поинтересовался Смычок, тоже жуя огурец. — Ничего, хороший, только горчит чуток.
— А мой вроде не горчит… Ну чёрта поминать, кого же ещё! Не поверишь мне, Никита, у меня зубы новые отрастают! Старые все повыпали. Вот глянь! — Ванька с таинственным видом вынул из кармана жёлтый подгнивший клык. — Это последний старый вчерась выпал. Всё после чертячьего укола. И борода с усами в рост пошла. И у тебя, я гляжу, макушка уже не голая.
— Так чего ты тогда такой хмурый, Вань?
— А с чего бы мне радоваться?