— Вряд ли, — согласился Марий. — Думаю, мы имеем основания предполагать, что если дело у них дойдет до драки, то силы окажутся неравны. Никомед едва цепляется за край трона, он отжил свое; Митридат же — завоеватель! Вот видишь, Луций Корнелий, сколь велика необходимость моей встречи с этим Митридатом! — Он прилег на ложе, опираясь на левый локоть, и устремил на Суллу пристальный взгляд. — Поезжай со мной, Луций Корнелий! Что ты теряешь? Еще один год скуки в Риме, при том, что Свинка станет орудовать в Сенате, а его Поросенок припишет себе все заслуги в триумфальном возвращении своего папаши.
Но Сулла покачал головой:
— Нет, Гай Марий.
— Я слышал, — молвил Рутилий Руф, кусая ногти, — будто официальное письмо, призывающее Квинта Цецилия Метелла Нумидийского Свинку покинуть место ссылки на Родосе, подписано нашим старшим консулом Метеллом Непотом, а также самим Поросенком, скажите пожалуйста! И ни малейшего упоминания о народном трибуне Квинте Клавдии, добившемся прекращения ссылки! Подпись сенатора-молокососа, тем более выступающего здесь как частное лицо!..
— Бедняга Квинт Клавдий! Надеюсь, Поросенок хорошо ему заплатил за труды. — Гай Марий взглянул на Рутилия Руфа: — А род Цецилиев Метеллов совершенно не меняется, сколько бы ни минуло лет, верно? Когда я был народным трибуном, они и меня топтали ногами.
— И вполне заслуженно, — отрезал Рутилий Руф. — Вся твоя деятельность заключалась в том, чтобы затруднять жизнь любому Цецилию Метеллу в тогдашней политике. А потом они вообразили, что окончательно запутали тебя в своих сетях. Но ты… О, как разъярен был Далматик!
При звуке этого имени Суллу передернуло, и он почувствовал, как его щеки заливает краска. Ее отец, покойный старший брат Свинки! Что сейчас с ней, Далматикой? Как поступил с ней Скавр? Со дня той встречи со Скавром у себя дома Сулла ни разу ее не видел. Ходили слухи, что Скавр вообще запретил ей высовывать нос из дому.
— Между прочим, — заметил Сулла, — я слышал из одного надежного источника, что Поросенок скоро весьма выгодно женится.
Вечер воспоминаний был немедленно прерван.
— А я ничего такого не слышал! — проговорил несколько обескураженный Рутилий Руф: он считал наиболее надежными источниками сведений в Риме свои собственные.
— И тем не менее это святая правда, Публий Рутилий.
— Так просвети меня!
Сулла бросил в рот миндальный орешек и, прежде чем заговорить, некоторое время жевал.
— Славное вино, Гай Марий, — одобрил он, наполняя свой кубок из кувшина и отпуская слуг. Потом он разбавил вино водой.
— О, прекрати его дразнить, Луций Корнелий! — взмолился Марий. — Публий Рутилий — самый отчаянный сплетник в Сенате.