— Стоит ли разбавлять хиосское вино водой?
— Разбавлять хиосское — преступление, — ответил Сулла с улыбкой, свидетельствующей о том, что он успел освоиться в гостях.
Хозяин не двинулся с места.
— Твой ответ — ответ политика, Луций Корнелий. Не думал, что ты принадлежишь к этой когорте!
— Квинт Цецилий, пусть в твоем вине не будет воды! — вскричал Сулла. — Я пришел к тебе в надежде, что мы сможем стать добрыми друзьями.
— В таком случае, Луций Корнелий, станем пить наше хиосское неразбавленным.
Метелл Нумидийский взял в руки два кубка: один поставил на стол рядом с Суллой, другой забрал себе; усевшись, он провозгласил:
— Я пью за дружбу!
— И я. — Пригубив вина, Сулла нахмурился и посмотрел Метеллу Нумидийскому прямо в глаза. — Квинт Цецилий, я отправляюсь в качестве старшего легата в Ближнюю Испанию вместе с Титом Дидием. Понятия не имею, сколько времени продлится мое отсутствие, однако мне представляется, что оно затянется на годы. Вернувшись, я намерен немедленно баллотироваться в преторы. — Откашлявшись, он отпил еще. — Тебе известна подлинная причина моего провала в прошлом году?
Уголки рта Метелла Нумидийского слегка растянулись в улыбке, однако недостаточно, чтобы Сулла понял, что это за улыбка: насмешливая, злобная или благодушная.
— Да, Луций Корнелий, знаю.
— Что же именно ты знаешь?
— Что ты сильно огорчил моего большого друга Марка Эмилия Скавра, испугавшегося за свою жену.
— Вот как! Значит, моя связь с Гаем Марием тут ни при чем?
— Луций Корнелий, столь здравомыслящий человек, как Марк Эмилий, никогда бы не покусился на твою государственную карьеру из-за твоего боевого содружества с Гаем Марием. Хотя сам я не был здесь и не мог быть свидетелем событий, у меня сохранилась достаточно тесная связь с Римом, чтобы понимать, что в то время ты был уже не так крепко привязан к Гаю Марию, — добродушно объяснил Метелл Нумидийский. — Поскольку вы больше не родня друг другу, я вполне могу это понять. — Он вздохнул. — Однако тебе не повезло: едва ты успешно порвал с Гаем Марием, как чуть не стал причиной беды в семействе Марка Эмилия Скавра.
— Я не совершил ничего недостойного, Квинт Цецилий, — процедил Сулла, стараясь не давать волю раздражению, но все больше укрепляясь в мысли, что этой тщеславной посредственности лучше не жить.
— Я знаю, что о недостойных поступках речи не было. — Метелл Нумидийский осушил свой кубок. — Можно только сожалеть, что, когда дело доходит до женщин, даже самые старые и мудрые головы одолевает головокружение.
Стоило хозяину обозначить свое намерение подняться, как Сулла резво вскочил на ноги, схватил со стола оба кубка и отошел, чтобы наполнить их.