Однако возненавидеть Махмуда сейчас – еще одно святотатство.
Его нет с нами, но я не могу стереть из памяти наши разговоры. Не могу перекроить путь, который мы прошли вместе. Я была с Махмудом, потому что любила его и хотела проявить уважение к выбору, который мы сделали. Он угощал весь мир сладким нектаром своей доброты. Прилетела одна пчела, потом вторая, потом целый рой. Они кружили вокруг него, а потом начали жалить, впрыскивая свой яд. Даже после его смерти я слышала их гудение. Они крутились около нашей семьи. Но тут уж я сама виновата. Я выпускала Салима, моего первенца, за порог, в безжалостный мир, а теперь плáчу, что однажды он не вернулся. А ведь я клялась, что никогда не стану такой матерью.
У меня были причины сделать такой выбор. Азиз выглядел ужасно. Он перестал набирать вес. Я смотрю на его напряженное личико и вижу, как на виске пульсирует крошечная голубая жилка. Позвонки на его спинке выпирают, словно бусинки четок. Если я хочу, чтобы малыш дожил до новой встречи с братом, то должна найти того, кто окажет ему помощь. Я держу его на руках, и он такой легкий… Мой младший сын. Я буду носить его на руках сколько хватит сил – так я смогу оставаться матерью. Когда он просыпается, я наблюдаю за его движениями. Я вижу в нем Салима. Азиз очень похож на старшего брата – такой же упрямый и выносливый. Каждый борется по-своему. Салим может сам стоять на ногах. Когда его голос долетел до меня из спокойного и безопасного дома Хакана и Синем, я поняла, что он сумел найти свой путь.
Я сделала выбор. Мы сели в поезд и уехали из Афин. Могла ли я поступить иначе? Да. Но интуиция говорит мне, что Азиз не выдержал бы этого. Прости меня, Салим, но нам пришлось уехать, не дождавшись тебя. Ради твоего брата – я знаю, что ты злишься на него и в то же время его обожаешь, – я снова отправилась в путь.
Нет ничего страшнее, чем делать выбор между детьми. Если спросить, какая рука мне нужнее, левая или правая, я смогу ответить. Но выбирать между двумя детьми – это рвать сердце на тысячи клочков. Дети благословенны небом. Каждый их вздох, каждая улыбка, каждое прикосновение – это глоток воды в пустыне. Ребенком я не знала этого, но, став матерью, поняла. Я усвоила эту истину, когда мое сердце взлетало и падало, танцевало и болело за каждого из моих детей.
Самира молча смотрит на меня. Она уже не девочка. Ее тело приобретает изящные очертания, она становится маленькой женщиной. Слава Богу, она выглядит намного более разумной, чем я в ее возрасте. Я была наивной. Вспомнить только, до какой степени я доверяла людям – мальчику из сада, Кокогуль… Мне кажется, дочка молчит, потому что знает: слова не имеют смысла и ничего не решают. С самого нашего отъезда из Кабула Самира держалась стойко, словно взрослая. О младшем братике она заботилась так же, как и я. Когда Азиз заходился плачем, обливаясь пóтом, она укачивала его. Она терпеливо кормила его, когда он отталкивал еду. Она взваливала наши сумки себе на плечи, когда мне отказывали силы. Все это значит намного больше, чем не сказанные ею слова. И все же я тоскую по ее голосу. Больше всего на свете я хочу услышать ее смех.