– Да простит ему Аллах его грехи! Потерять сына, юношу…
Падар-джан покачал головой. Он не отводил глаз от Кокогуль, взглянув на меня лишь раз, чтобы оценить мою реакцию.
– Вот беда! Беда! Мы как раз начали сближаться с этой семьей! Они казались такими славными людьми, солидными и явно более обеспеченными, чем большинство в Кабуле. У них есть еще один сын, но он уже женат! Теперь у нас нет шансов с ними породниться. – Кокогуль не могла скрыть, что именно огорчает ее по-настоящему.
Падар-джан посмотрел на нее и вздохнул. Он давным-давно принял Кокогуль такой, какая она есть, но день за днем продолжал надеяться, что она перестанет заставлять все крутиться вокруг себя.
Отец откашлялся и сказал:
– Завтра я разузнаю о джаназе – отдадим долг уважения этой семье при подготовке к похоронам. А сейчас давайте есть. Ферейба готовила для нас, и ее труд не должен пропасть. – Он задумался. – Нужно будет послать им еды.
– Еды? Они держат повара, который для них готовит. А нам тяжело даже эти рты прокормить!
– Мы пошлем им еду и отдадим дань уважения. Мы разделили с ними счастливые дни и не должны отдаляться теперь, когда у них горе, – медленно и твердо проговорил падар-джан, глядя на Кокогуль. Та сникла от его решительности.
Их семья оплакивала смерть сына, а мне стыдно было признать, что я испытывала облегчение, как будто с моей шеи сняли ярмо. Я спаслась от несчастья, но теперь меня угнетали тяжелые мысли.
За столом я сидела с каменным лицом, двигая челюстями, но не чувствуя вкуса еды.
Это все произошло не случайно.
Я не поднимала головы, боясь, что семья прочтет мои мысли и поймет, что я сделала. Я перестала быть невидимкой.
В саду, сложив руки, я обратила лицо к солнцу и начала молиться. Когда мой сосед окончил ту роковую молитву, я прошептала: «Аминь». Я отправила его слова к Аллаху, как будто имела право молиться с незнакомцем. Его слова, наши слова звучали у меня в голове: «Аллах, пожалуйста, яви милость моей соседке. Помоги ей избежать пути, который готовят для нее другие с этим сватовством. За последние недели она вздохнуть не могла свободно. Если это сватовство примут, станет лишь хуже».
Милость… Вздохнуть свободно…
«Молю, не позволяй, чтобы ей препятствовали в достижении целей».
Кокогуль, слишком взволнованная, чтобы есть, то и дело тяжело вздыхала, и я не знала, куда деваться. Сестры без конца переглядывались, им не терпелось поскорее оказаться подальше от мрачной тишины обеденного стола и как следует все обсудить, но так, чтобы не слышал отец.
Во мне постепенно поднималась волна тревоги. Вполне возможно, что я была причастна к смерти этого мальчика. И не просто причастна: вдруг именно я отвечала за то, что Бог забрал его жизнь?