Ферейба
16
Я должна была вывезти семью из Кабула.
Теперь, когда Махмуда не стало, у нас не оставалось другого выбора. Скорее всего, мы бы умерли с голоду, как только закончились бы деньги. С рождением третьего ребенка все неминуемо усложнялось.
С того дня, как к нам заходили Раиса и Абдул Рахим, Самира не произнесла ни слова. Только кивала, если у нее что-то спрашивали. Я ласково говорила с ней, терпеливо добиваясь, чтобы она ответила, но ничего не получалось.
Я застала Салима в нашей спальне. Он смотрел на вещи отца. Не замечая меня, он прикоснулся к его брюкам, потерся щекой о его рубашку, а потом разложил их на полу, словно стараясь представить, что отец здесь. Он взял с ночного столика часы Махмуда, покрутил их в руках и просунул запястье в браслет, а потом опустил рукав своей рубашки. Этот момент принадлежал только им, сыну и отцу. Я тихо отступила в коридор, и Салим не заметил, что я наблюдала за ним.
Сын думал, что я не понимаю, как он страдает, потому что мне самой тяжело. Но я все замечала. Я видела, как он пинал дерево за домом, пока не упал на землю, заливаясь слезами, а его изодранные ноги так распухли, что он еще неделю морщился от боли при каждом шаге. Когда он подпускал меня к себе, я обнимала его, но стоило мне начать говорить, он ускользал. Время еще не пришло.
Салим, как и я, думал о своем последнем разговоре с Махмудом. Я видела на его лице такие же муки совести, которые чувствовала сама. Теперь бы мы оба повели себя иначе. Мы должны были сказать намного больше.
Судя по тому, что удалось узнать Абдулу Рахиму, местный Талибан решил использовать Махмуда Хайдари как показательную жертву. Остальных членов семьи трогать не собирались. Так считал наш сосед, но утверждать это с уверенностью никто не мог. Даже при свете дня в Кабуле мало кто чувствовал себя в безопасности, а под покровом ночи могло произойти что угодно.
Я не могла перенести малейшей разлуки с детьми. Салима я отправляла на рынок, лишь когда в доме совсем ничего не оставалось. Всего через месяц после известия об убийстве Махмуда я почувствовала боль в животе. Сначала я подумала, что это спазм, но, шагая из комнаты в комнату, поняла, что эти боли мне знакомы.
Я медленно переставляла ноги, сцепив губы.
«Девять месяцев и девять дней. Девять месяцев и девять дней», – тихо повторяла я.
А всего через несколько часов Раиса приняла моего третьего ребенка. Я назвала его Азиз.
– Салим и Самира, – с трудом произнесла я, – поздоровайтесь с сыном вашего отца.
Прежде чем решиться на выезд из Кабула, следовало дождаться, пока Азиз немного наберет вес. Я кормила его грудью и замечала, как его личико приобретает отцовские черты: тот же разрез глаз, такой же подбородок и форма ушей.