– Убирайся, – говорит она. В свете, падающем из коридора, ее пухлое помятое лицо кажется уродливым.
– Перестань, – говорит он. – Я же хотел тебя приласкать.
В темноте он видит, что ей страшно; он чует этот страх в изгибе ее крупного тела, как язык чует кровь в полости из-под вырванного зуба. Самый воздух как бы велит ему стоять недвижимо; его душит беспричинный смех. Ее страх и его внутренняя уверенность очень уж не вяжутся друг с другом – он-то ведь знает, что не причинит ей вреда.
– Приласкать? – говорит она. – Скорее задушить.
– Я так любил тебя весь вечер, – продолжает он. – Мне надо было вытеснить эту любовь из своего организма.
– Знаю я ваши организмы. Пшик – и все.
– Со мной так не будет, – обещает он.
– Пусть лучше будет. Я хочу, чтоб ты поскорее отсюда убрался.
– Неправда.
– Вы все воображаете себя замечательными любовниками.
– А я такой и есть. Я – замечательный любовник, – уверяет он и, гонимый волной алкоголя и возбуждения, словно в забытьи подается вперед.
Она отступает, но не настолько быстро, чтобы он не успел почувствовать, что каверна ее страха затянулась. В свете, проникающем с улицы, он видит, что они в маленькой комнате, обстановку которой составляют два кресла, диван-кровать и стол. Рут идет в соседнюю комнату, чуть побольше, с двуспальной кроватью. Штора наполовину опущена, и в низких лучах света каждый бугорок на покрывале отбрасывает тень.
– Ладно, заходи, – говорит она.
– Куда ты? – отзывается он, заметив, что она взялась за ручку двери.
– Сюда.
– Ты хочешь там раздеваться?
– Да.
– Не надо. Позволь мне раздеть тебя. Ну, пожалуйста.
Он так поглощен этой мыслью, что подходит и берет ее за руку. Она уклоняется от его прикосновения.
– Я смотрю, ты привык командовать.
– Пожалуйста, прошу тебя.
– Мне нужно в сортир! – говорит она уже с нескрываемым раздражением.
– Только возвращайся одетая.
– Мне нужно там еще кое-что сделать.
– Нет, не нужно. Я знаю, о чем ты. Терпеть не могу эти штуки.
– Тебе-то что, ты и не почувствуешь.
– Ноя ведь знаю! По мне, это как искусственные почки, что ли.
Рут смеется.
– А ты привереда! Может, сам тогда примешь меры?
– Ну нет. Это я совсем не перевариваю.
– Слушай, я не знаю, что ты хочешь получить за свои пятнадцать долларов, а только я рисковать не желаю.
– В таком случае верни мне пятнадцать долларов.
Она пытается уйти, но теперь он крепко держит ее за руку.
– Ты так командуешь, словно мы муж и жена.
Его снова обдает прозрачной волной, и он еле слышно шепчет:
– Ну что ж, пожалуй. – Так стремительно, что она не успевает шевельнуть руками, висящими вдоль тела, он опускается на колени у ее ног и целует на пальце то место, где должно быть кольцо. Потом начинает расстегивать ремешки ее туфель. – И зачем только женщины ходят на высоких каблуках? – спрашивает он и таким сильным рывком поднимает ей ногу, что она вынуждена схватить его за волосы, чтобы не упасть. – Неужели у тебя от них ноги не болят?