Я помню, в половине тридцатых годов во время одного из концертов Анатолия Доливо[40] (профессор консерватории Доливо, кажется, здравствует и сейчас) певца тысячу раз вызывали на бис. Наконец он вышел, подмигнул залу и сказал – я спою, пожалуй, вам еще одну вещь. Ну, автора называть не буду. Аккомпаниатор пробежал пальцами по клавишам и Доливо начал:
Никогда я не был на Босфоре…
Аплодисменты не дали ему петь.
Разве Иннокентий Анненский не показал русской поэзии новые пути?
Разве Клюев – учитель Есенина, Павел Васильев, Прокофьев, Клычков не написали таких стихов, которые волнуют глубоко?
Разве Бальмонт не поэт?
Разве Хлебников достоин такой участи, которую он переживает – будучи признанным на словах, он исключается из практики.
Разве у Ходасевича нечему учиться поэту?
Все это – имена нарочито забываемые, как будто двадцатого века русской поэзии не существовало.
Прямой обязанностью нашей поэтической молодежи было поднять из забвенья эти имена, восстановить преемственность в русской поэзии, а не тратить время на вечеринки и взаимные славословия.
О Маяковском я скажу отдельно.
Меня всю жизнь занимал вопрос – почему Маяковский вознесся на высоту, на которой ему не только не место, но есть самые энергичные высказывания В.И. Ленина насчет его таланта и ценности. Это не уклонение от суждения (как с футуристами-художниками в примере Луначарского), а категорическое письменное указание Луначарскому о запрещении печатать Маяковского[41].
Как могло случиться в нашем обществе, которое отличается дисциплинированностью, что эти указания Ленина были спрятаны, скрыты Луначарским после смерти Ленина? И даже после смерти Луначарского не опубликованы и стали известны только в 1956 году? («Коммунист»).
Сталин, который лично лез во все литературные дырки, припугнул Луначарского, очевидно, на сей счет. А «теория» Сталина имеет такие корни. В двадцатые годы все ждали Пушкина. Дескать, капитализм «мял и душил», а сейчас таланты и гении появятся как грибы. Время шло, Пушкина не было. Более того, из молодежи не было никого подходящего. Был выдвинут новый тезис на сей счет. Дескать, Пушкины наши занимаются не литературой.
Наш Гоголь,
Наш Гёте,
Наш Гейне и Пушкин —
Сидят,
Изучая
Политику
На смену этому тезису пришел такой:
«Наш Пушкин – на школьной парте».
Время шло, и всем стало ясно, что искусство развивается по каким-то своим законам, что планировать гениев – нельзя.
Сталин навел на мысль – может быть, Пушкин уже есть и только носит другую фамилию.
Как и Мао Цзэдуну сейчас, Сталину ничего не казалось невозможным. Нужно, чтобы было только личное заявление от какого-либо поэта. Такое заявление написал Маяковский.