— А возле подстанции — слышали? — говорил один. — Дом весь подчистую под землю ушел, в трещину — и только один мужик уцелел. Ему, понимаешь, среди ночи приспичило — а нужник у них метрах в двадцати на улице был, каменный такой. Ну, этого малого в нужнике и накрыло. Прямо на очке, его, бедолагу, заклинило. Вопил, как безумный. Достали его, конечно…
— Это еще что, — перебил его другой. — Вот у нас сегодня было: копали, копали и чуем по запаху — есть там кто-то, смердит уже. А вокруг все баба носится — нет, говорит, там никого, вся наша семья выбежать успела… А наш Митрич свое гнет — чую, говорит, есть там кто-то — и все тут. Так что, ты думаешь, оказалось? Докопались мы — а там холодильник раскрытый, а в морозилке — тухлая курица… — Несколько мужских голосов цинично захихикали.
— Слышь, ты там еще жива? — выкрикнул один, обращаясь под плиту к Веронике.
— Жива! — отозвалась она и вдруг принялась истерически рыдать.
— Руки-ноги целы?
— Вроде целы! — сквозь слезы проговорила Вероника и снова попыталась пошевелить затекшими ногами. Они не слушались. Тогда она кое-как размазала по лицу слезы и принялась старательно одергивать ночную рубашку и пальто — на ней ведь не было даже трусиков. Только сейчас она заметила, как отвратительно воняет ее одежда — видимо, из-за нервного срыва она описалась во сне. Ей было гадко сознавать, что сейчас эти веселые глумливые мужики обнаружат ее здесь в таком виде. И все-таки ничего на свете ей не хотелось сейчас больше…
— Давай, вот с этого края разгреби еще сверху — только смотри не переборщи, а то еще сорвется… — Вероника почувствовала, что плита, косо нависающая над ней, зашевелилась. — А слышали вы про старика-то верующего? — продолжал тот, что спрашивал ее про руки-ноги.
— Какого еще старика? — переспросил другой голос, помоложе.
— А у него на глазах вся улица — как была — провалилась в трещину. Вместе с его домом. Сам он только по чистой случайности не дома был. А может, и учуял что костями своими стариковскими — шут его знает. Потом нашли его на дороге — сидит, молится, лбом поклоны бьет. Ребят наших за ангелов принял. Когда — спрашивает — светопреставление начнется? Я, мол, трубу архангела Гавриила уже слышал… Надо же, чего только люди не придумают. Некоторых достанешь — а они вылезают на свет Божий с поднятыми руками. Сдаются захватчикам. Мы — это, значит, у них захватчики. А землетрясение — это ракетный ядерный удар… Во как… Эй, там, внизу! — крикнул он, обращаясь к Веронике. — Сейчас поднимать будем — глаза зажмурь, а то ослепнешь!