– Что, муженек? – встрепенулась она, ощутив его взгляд. – О чем ты думаешь?
– Таня… у нас с тобой был только один момент. Единственный момент во времени, твоем и моем, один только миг, когда была возможна другая жизнь.
Он поцеловал ее в губы.
Подняв голову от мороженого, Татьяна увидела военного, смотревшего на нее с другой стороны улицы.
– Я знаю этот момент, – прошептала она.
– Жалеешь, что я тогда перешел улицу?
– Нет, Шура. До встречи с тобой я и помыслить не могла о жизни, отличной от той, которой жили мои родители, дед с бабкой, Даша, я, Паша. Просто понятия не имела. И не мечтала о таком, как ты, когда ребенком играла в Луге. Ты дал мне возможность бросить всего лишь взгляд, заглянуть за занавес, где идет совсем иная жизнь. Прекрасная. А что я сумела показать тебе?
– Что Бог есть, – ответил Александр.
– Именно. И я чувствовала твою потребность во мне даже в разлуке. На огромном расстоянии. Я здесь для тебя. И так или иначе мы вместе все исправим. Исцелим. Вот увидишь. Ты и я, мы с тобой сумеем все.
– Как? И что теперь? – долетел до нее голос Александра.
Глотнув морозного воздуха, Татьяна ответила, стараясь говорить весело и уверенно:
– Как? Еще не знаю. Что теперь? Теперь мы слепо устремимся в густой лес, на противоположной опушке которого ожидают нас последние дни короткой, но такой ослепительно счастливой жизни на этой земле. Ты идешь мужественно сражаться за меня, капитан, и останешься живым, как обещал, и постараешься отвязаться от Дмитрия…
– Татьяна я мог бы убить его. Не думай, что мне это в голову не приходило.
– Хладнокровно? На это ты не способен. А если бы и смог, сколько, по-твоему, Господь защищал бы тебя на войне? И меня в Ленинграде?
Она помедлила, пытаясь поймать ускользающие мысли. Она и сама подумывала об этом, но почему-то чувствовала, что не Всемогущий Господь удерживает Дмитрия на этой земле.
– А ты? Что остается тебе? – не уступал Александр. – Вряд ли ты пожелаешь вернуться в Лазарево.
Татьяна, улыбаясь, качнула головой:
– За меня не волнуйся. После прошлой зимы я все выдержу. И готова к худшему.
Она обвела рукой в варежке щеку Александра и мысленно добавила: и к лучшему тоже.
– Иногда, правда, я задаюсь вопросом, что лежит впереди, словно нуждаюсь в том, чтобы именно Ленинград вымостил мой путь в… не важно. Я здесь, неизвестно, надолго ли, но здесь. И здесь останусь. И не дрогну ни перед чем.
Сердце колотилось так, что было больно дышать. Татьяна прижала его к себе.
– Жалеешь, что перешел тогда улицу, солдатик?
Александр зажал ее руку между ладонями.