– В таком случае, крошка, вы никуда не плывете.
– У меня нет ни визы, ни паспорта, зато есть пятьсот долларов, которые вы получите, если пропустите меня на борт, – выдавила Татьяна, закашлявшись. Она знала, что пятьсот долларов – огромная сумма, годовое жалованье простого матроса.
Юнга мигом взял деньги и провел ее в маленькую каюту в чреве корабля. Татьяна немедленно легла на верхнюю койку. Александр как-то сказал ей, что занимал верхнюю койку в Павловских казармах. Чувствовала она себя ужасно. На ней был белый медицинский халат, тот, что ей выдали в Хельсинки. Старый давно на нее не налезал, и даже этот с трудом застегивался на животе.
В Стокгольме Татьяна нашла прачечную, где можно было постирать халаты и имелись такие странные штуки, называемые tvatt maskins и tork tumares, куда можно было бросить деньги, и полчаса спустя одежда выходила сухой и чистой: ни многочасового стояния в холодной воде, ни стиральных досок, ни мыла. Только и оставалось, что сидеть и наблюдать за машиной.
Сидя и наблюдая за машиной, Татьяна вспоминала тот последний раз, когда вместе с Александром занималась любовью. Он уходил в шесть вечера, а они встали с постели примерно в пять сорок пять. Как раз осталось время, чтобы одеться, поцеловать ее и выскочить за дверь. Когда они занимались любовью, он лежал на ней, а она не отрываясь смотрела ему в лицо, обнимала за шею, кричала и молила не останавливаться, не кончать, потому что, когда он кончит, должен будет уйти. Любовь. Как там говорят в Швеции?..
Karlek.
Jag alskar dig, Александр.
И пока стиральная машина крутила ее чулки и халат, Татьяна тихо радовалась, что смотрела в лицо Александра, когда они занимались любовью.
Путешествие в Нью-Йорк заняло десять тошнотворных мучительных дней. На «Белой звезде», посреди Атлантического океана, Татьяне исполнилось девятнадцать. Она прибыла в Нью-Йорк в конце июня.
На корабле Татьяна кашляла и думала об Орбели.
Татьяша, помни Орбели…
Отхаркивая кровь, она собрала угасающие силы и неистощимую энергию сердца, чтобы спросить себя, знал ли Александр о неминуемом аресте. А если знал, то не сказал ей, понимая, что она никуда без него не поедет. Неужели он сцепил зубы, сжал кулаки и солгал?
Да. Такой человек, как он, именно так и поступил бы. И, зная правду, оставил бы ей одно слово.
Орбели.
Грудь болела так, что грудная клетка, казалось, вот-вот лопнет.
Когда «Белая звезда» причалила в нью-йоркском порту, Татьяна не смогла подняться. Не то чтобы не хотела. Просто не смогла. Измученная и в жару после очередного изнурительного приступа кашля, она чувствовала, что наступает конец. Из нее словно что-то вытекло, оставив одну оболочку.