В 1965 году Джон пошел в среднюю школу Гарден-Сити, но там его ждало то же, что и раньше: от него требовали запоминать, зубрить, верить на слово. Он прогуливал занятия и занимался ровно столько, сколько хватало для того, чтобы перейти в следующий класс. И хотя он никогда не создавал учителям серьезных трудностей, они говорили, что он – самый проблемный ребенок, потому что, хотя у него и хорошие мозги, он использует их не в том направлении.
Отец Джона предупреждал его, что при таком подходе он в Йельский университет не поступит, но Джон еще в седьмом классе засомневался, стоит ли ему вообще стремиться поступить в какой-либо вуз. Самые большие вопросы, возникающие тогда, были связаны с Вьетнамом, и те немногие, кто заявлял, что знает на них ответ, сами во Вьетнаме никогда не бывали. Джон добровольно пошел в армию, но не проявлял какого-либо интереса к боевым действиям, пока ему не пришлось почувствовать, что такое война, на собственной шкуре. Будучи внуком героя-моряка, он вполне мог бы пристроиться на какую-нибудь должность в штабе флота, но что бы он там увидел?.. И тут у него в голове возник план.
Он мог бы стать бойцом-санитаром – то есть тем, кто помогает раненым бойцам на поле боя. В этом случае, с чем бы ему ни довелось столкнуться, он мог бы помогать людям, а не убивать их, причем делать это он будет на передовой, а уж там-то многое можно увидеть. Школьные консультанты по профориентации попытались его отговорить: поступай в колледж, твердили они, пережди там войну. Однако мир был охвачен пламенем, и имелись люди и места, с которыми стоило познакомиться. А как он с ними познакомится, если не явится туда, к ним, лично? Вьетнам был одним из таких мест, и он намеревался поехать в эту страну.
В начале 1970 года Чаттертон прибыл в 249-й военный госпиталь, находящийся в городе Асака в Японии. До Вьетнама отсюда было более двух тысяч миль, но Джон каждый день сталкивался здесь с проявлениями войны. Сюда целыми автобусами доставляли молодых американских солдат, которым на войне или снесло часть черепа, или серьезно повредило позвоночник, или изуродовало лицо. Они когда-то жили полноценной жизнью, но теперь такая жизнь для них закончилась. Иногда, когда Чаттертон мыл их, они спрашивали его, ну каким мужем может стать калека и выдержит ли сердце их родителей, когда те их увидят. Чаттертон пошел в армию, чтобы найти там ответы, но сейчас он только и мог, что повторять: «Прости, приятель, но я не знаю. Не знаю».
Однако ему нужно было знать. После шести месяцев пребывания в нейрохирургическом отделении госпиталя он попросил перевести его на передовую во Вьетнам. Раненые, лежащие в госпитале в Асаке, уговаривали его передумать. «Не лезь ты в это дерьмо, – говорили они. – Тебе ведь еще жить и жить». Но с каждой новой партией раненых из Вьетнама Джону все больше и больше казалось, что он все меньше понимает, как это люди могут совершать подобное по отношению друг к другу. Это становилось для него невыносимым. И в один прекрасный день в июне 1970 года он исчез из госпиталя. Когда пациенты спрашивали, куда подевался рядовой Чаттертон, им отвечали, что он улетел на самолете, направляющемся в аэропорт Чулай, расположенный на юге Вьетнама.