— Через часок получим точные данные. Но я почему-то убежден, что кирпич настоящий.
— И по-моему, настоящий, — медленно сказал Денисов.
— В чем же тогда суть?
— Я вот над чем думаю, Аркадий Степанович. Нарушителей не три, а четыре. Двое отвлекают нас — Спиридонов и радист. Вальдис выполняет диверсионное задание. А четвертый — в тени. И он — руководитель группы!
— У тебя есть доказательства?
— Никаких, если иметь в виду твердые факты. Логика подсказывает мне этот вывод.
— Ты кого-нибудь подозреваешь?
— Да.
Денисов положил перед Говоровым снимок, который держал в руках. У Говорова глаза полезли на лоб от удивления, потом он рассмеялся.
— Ты с ума сошел, Михаил!
— Полностью в здравом уме.
— Тогда заболел неумеренной подозрительностью…
— А вот это и надо проверить.
— Какой помощи конкретно хочешь?
— Мы установили, что Спиридонов не мог приехать в Калининград на поезде. Надо взять фотографию Вальдиса и вот эту… и допытаться, могли ли изображенные тут люди прибыть сюда законным путем — на самолете, в поезде, в в рейсовых автобусах.
— Ладно, — сказал Говоров. — Чем еще могу помочь?
— Больше пока ничем. — Денисов встал, прошелся по кабинету.
Говоров впервые видел друга таким взволнованным.
— Решающий день! — воскликнул тот. — Понимаешь ли, Аркадий Степанович: решающий!
— И он тоже идет к концу, — заметил Говоров, поглядев в окно.
Зазвонил телефон. Говоров снял трубку.
— Тебя. — Он протянул трубку Денисову.
Помощник сообщил подполковнику, что «солист» опять заработал, передачу ведет из района разрушенного пивного завода.
В середине этого же, пятого дня на автобусной стоянке перед Южным вокзалом появился Слесаренко — изрядно навеселе. День был хмурый, туманный: то моросило, то дул сырой ветер с моря. Прохожие поднимали воротники, кутались в платки и кашне. А в душе у заведующего турбазой цвела весна.
Дело было в том, что Слесаренко, завершая летне-осенний туристский сезон, оформил сдачу в утиль девятнадцати пришедших в негодность матрацев. Их списали без нареканий. И даже пожурили: давным-давно, дескать, надо было списать подобное барахло. Слесаренко ликовал: из девятнадцати негодных матрацев одиннадцать принадлежали его семье и родственникам.
Удачную операцию Слесаренко отметил парой кружек у пивного киоска, сообразил «на троих» в забегаловке на Почтовой улице и уже собирался сесть в автобус, уходивший в Зеленоградск, когда в толпе, ожидавшей другой пригородный автобус, увидел Мартынова. Одного из тех двоих, с которыми выпивал ночью на турбазе.
Не раздумывая, Слесаренко кинулся к автобусу. Тот уже отходил, но заведующий успел схватиться за поручни. В переполненной машине ворчали женщины. Слесаренко нажал, чтобы влезть в автобус. На него тут же накинулись: здоровенный мужчина, мог бы и на подножке повисеть. Слесаренко притих, но ненадолго — на ходу руки стыли, легко было и на мостовой очутиться. После третьего мощного рывка толпа спрессовалась, в автобусе нашлось местечко и для Слесаренко. Дверка захлопнулась.