Линда замерла. Но рука ее, как бы сама по себе, поднималась к горлу, словно медленно приближалась чудовищная боль, которая вот–вот прорвется, уничтожит гармонию прекрасного лица, склоненного вниз. Бельяр подоспел, чтобы поддержать ее.
– Он умер? – произнесла она нетвердым голосом.
– Да, – сказал Марей. – Он не мучился, не успел.
И, чувствуя, что если он заговорит, если ему удастся нарушить нечеловеческое молчание, ползущее, словно туман, от мебели, картин, драпировок, черного пианино, то это поможет Линде устоять, одержать над собой победу, он одним духом рассказал обо всем: и о странном преступлении, и о непонятном похищении, и о непостижимом исчезновении убийцы… Бельяр кивал, добавляя иногда какую–нибудь деталь, и все услышанное Линдой было настолько невероятным и в то же время нелепым, что она чуть было не забыла о своем собственном горе; все это предстало перед нею в виде жестокой, фантастической сказки, где каждая новая подробность, бесспорно, убеждала ее в смерти мужа, но в то же время предлагала такую загадку, что страдание отступало. Приставив к глазам ладонь, сгорбившись, она слушала и, как маленькая девочка, шептала дрожащим голосом: «Это невероятно… невероятно…»
– И теперь, – продолжал Марей, – нам всем угрожает опасность. Если убийца окажется не шпионом, а безумцем, который хочет отомстить за себя и войне и науке, вообще всему человечеству, целый квартал Парижа может исчезнуть или обратиться за какие–нибудь несколько часов в пустыню.
Линда уронила руку.
– Могу я его увидеть?
– Это нетрудно, – сказал Марей. – Он в Институте судебной медицины. Роже поедет с вами.
Бельяр положил руку на плечо молодой женщины.
– Моя машина стоит тут, – шепнул он. – Если вы чувствуете себя в силах, лучше поехать туда сейчас.
Она встала, но пошатнулась. Бельяр поддержал ее, но она отстранила его.
– Нет, Роже, спасибо… Мне надо привыкать.
Она обошла кресло, вытянув вперед руку, точно слепая. Потом, чтобы скрыть слезы, поспешно вышла. Они услышали, как она побежала. Марей беспомощно махнул рукой, словно чувствовал себя виноватым.
– Что еще я мог сказать?… Все это ужасно. Ты думаешь, она выдержит?
– Думаю, да, – сказал Бельяр. – Несмотря на богатство, ее воспитывали в строгости.
– Я полагаю, – снова начал Марей, – это была очень дружная пара?
– Вне всякого сомнения. Разумеется, они не были голубками. Бедняга Сорбье всегда напускал на себя холодность, а Линда – это вещь в себе, понимаешь?
– Понимаю… я был не слишком груб?
– Да что ты, старина!
– Ты уверен, что она на меня не сердится?
– Что ты выдумываешь!