– Что за глупость! Как может человек в моем положении быть беспристрастным по отношению к вам? С таким же успехом вы можете просить испанца беспристрастно смотреть на хамон!
При этом резком замечании лица двух дюжин «ломтиков хамона» вытянулись, однако высокий продолжал.
– Ладно! – крикнул он. – Мы уже об этом спорили. Вы не гуманист, и вы не беспристрастны, но вы же человек? По крайней мере, вы так утверждаете, и у вас было достаточно времени, чтобы поставить себя на наше место и понять, как… как…
– Как что? – холодно осведомился Вашингтон.
– …как неоправданно…
– Но не в моем случае.
– Ну, тогда… Как жестоко…
– Это мы уже обсуждали. О жестокости не может быть и речи, когда дело касается самосохранения. Вы же были на войне, и вы это знаете. Придумайте что-нибудь еще.
– Ну что ж, тогда: как это глупо!
– Точно! – согласился Вашингтон. – Это верно подмечено. Но вы попробуйте придумать что-нибудь другое! Я уже предлагал вам всем и каждому в отдельности безболезненную смерть. Я предлагал вам похитить и привезти сюда ваших жен, любовниц, детей и матерей. Я готов предоставить вам сколько угодно места внизу, готов кормить и одевать вас до скончания ваших дней. Если бы существовал какой-либо хирургический метод, обеспечивающий стойкую амнезию, вас всех немедленно оперировали бы и выпустили бы куда-нибудь подальше от моего заповедника. Но больше мне ничего не приходит в голову.
– А как насчет поверить, что мы на вас не донесем? – выкрикнул кто-то.
– Вы это серьезно? – презрительно улыбнувшись, ответил Вашингтон. – Я взял одного из вас учить мою дочь итальянскому. Неделю назад он сбежал.
Из двух дюжин глоток одновременно раздался дикий вопль радости, затем разразилось адское веселье. Узники заплясали, затопали ногами, крича и вопя, хватали друг друга за руки и пытались повалить в неожиданном приливе животной радости. Они даже пытались вскарабкаться с разбегу по стеклянной стенке ямы, но скатывались вниз, на дно, и приземлялись на свои естественные амортизаторы. Высокий затянул песню, которую подхватили все:
Эх, кайзера повесим
На яблоньке кривой…
Брэддок Вашингтон всю песню просидел в загадочном молчании.
– Как видите, – произнес он, как только на него стали обращать внимание, – я не желаю вам зла. Мне нравится на вас смотреть, когда вам хорошо. Вот почему я не стал сразу рассказывать вам историю до конца. Того человека – как его звали? Критчтичьело? – мои агенты подстрелили в четырнадцати местах.
Им было невдомек, что под «местами» имелись в виду различные города, поэтому радостный шум тут же стих.