— Голова болит? — спросила она тем же безучастным тоном.
— Немного, — чуть слышно отозвалась Ольга.
— Не тошнит?
Ольгу тошнило. Она знала, что тошнота бывает при сотрясении мозга.
— Да, — ответила она, — скажите, а у меня нет ничего… страшного?
Медсестра помолчала — как будто нарочно хотела помучить ее неизвестностью. Потом нехотя бросила:
— Ничего особенного. Сотрясение средней тяжести. Ушибы. После обхода принесу тебе холодные примочки.
— А можно мне вставать?
— Только в туалет. Еду принимать — в постели.
Медсестра закончила перевязку и вытащила градусник. Близоруко сощурилась.
— А еще скажите, пожалуйста, — спросила Ольга так робко, словно от этой женщины в белом халате зависела ее дальнейшая судьба, — можно ли мне как-нибудь позвонить соседям? У меня дома больная бабушка.
Медсестра опустила глаза. Она-то знала про больную бабушку больше, чем ее внучка. Когда их бригада принимала вчера на травмопункте избитую, впавшую в забытье девушку, дежурная со «Скорой помощи» поделилась с ними историей про то, как, увидев изуродованную внучку, бабуля так разволновалась, что пришлось вызывать еще одну машину и везти старушку в другую больницу, в терапевтическое отделение.
Медсестра посмотрела на девушку и встретилась с ее черными глазами, которые едва были видны под припухшими веками.
— Позвонить-то можно, — сказала она, — только бабуля твоя не дома.
— А где она? — упавшим голосом спросила Ольга.
— В больнице она, — ответила медсестра и поспешно добавила: — Про состояние ничего сказать не могу.
Она взяла с подноса таблетку и положила ее на тумбочку рядом с градусником. Затем подхватила капельницу и покатила ее к выходу.
— Выпьешь после еды лекарство, — буркнула она напоследок и вышла из палаты, оставив Ольгу в полном смятении.
Оказывается, все было даже ужаснее, чем она предполагала! Бабушка в больнице! Это все ее проклятая гипертония. В последнее время она жила на сплошном клофелине. Врач велел ей постоянно измерять давление, даже поздно ночью. Ольга объездила все аптеки и купила ей тонометр. Как внезапно все это случилось…
Еще совсем недавно, зимой, она была такая крепкая и резвая. Пока Ольга на занятиях — всю работу по дому переделает. Ольга в жизни еще не встречала такой любви к порядку. И ее, Ольгу, бабушка всегда жалела. «Твое дело выучиться, — говорила она, — с тряпками да кастрюлями еще успеешь повозиться». Она неторопливо одевалась в чистейшую, свежевыглаженную одежду, красила губы немодной вишневой помадой, взбивала подкрашенные волосы (она даже химию делала в свои семьдесят с лишним), душилась — и шла с корзинкой на рынок. На каждый праздник она обязательно пекла пироги… А осенью покупала на рынке виноград и ставила душистое вино… Она говорила, что их предок тоже делал вино — он был виноделом и ездил во Францию, чтобы учиться там виноделию. И она тоже могла бы поехать во Францию, но теперь не поедет… И Мишель, Мишель, Мишель… Вот он подходит, протягивает к ней ласковые руки, гладит ее по плечам, потом накрывает ладонями ее груди… От нежных прикосновений набухают и тычутся в шелковую рубашку ее соски, а лоно омывает сладкой волной… Его мягкие серые волосы щекочут ей низ живота…