– Как-то одно с другим не состыковывается, лейтенант. Этот майор, который наводил шмон в гостинице, он же не последний дебил в вашем городе, и он не мог не знать, что «Атлант» – это собственность Похмелкина. И если все действительно так, как ты излагаешь, он не мог не знать, чем этот самый шмон может лично для него закончиться.
Сделав ударение на слове «чем», он замолчал и вопросительно уставился на Дронова.
– Согласен, – ответил лейтенант. – И это еще раз подтверждает то, что я вам только что сказал. Чтобы завоевать наркорынок Краснохолмска, сюда было вложено столько денег, шантажа и всего прочего и настолько кое-кто из отцов города погряз в этом дерьме, что они начнут сейчас отрабатывать свои взятки даже с риском для собственных погон.
– И копать там, где кучкуются люди Похмелкина?
– Так точно.
– А они могут знать, что Вассал с Пианистом – люди Ника?
Эта мысль еще, видимо, не приходила в голову лейтенанту, и он сморщился, словно от зубной боли.
– Не думаю. Впрочем… у москвичей железное алиби. Да, алиби! Они до пяти утра тусовались в ресторане на дискотеке, тому есть свидетели, а Бая застрелили часом раньше.
– И все-таки, – подвел черту Голованов, – неплохо было бы усилить наблюдение за нашими соседями. Боюсь, что майор с лейтенантом могут сделать стойку на них.
Дронов только пожал плечами. Впрочем, и его можно было понять. Группа наружного наблюдения, отслеживающая, по словам того же Дронова, каждый шаг Вассала с Пианистом, и без того работала на грани засветки, и если усилить ее людьми… М-да, это действительно могло привести к провалу всей операции.
После «осмотра достопримечательностей города» в гостиницу возвращались в полном молчании. Голованов не знал, о чем думали Агеев с Дроновым, однако сам он не мог освободиться от тревожного чувства подкрадывающейся опасности, которое может быть понятно только человеку, прошедшему горячие точки. Он прокручивал во всех вариантах утренний визит баевских пристяжных в «Атлант», и чем больше думал об этом, тем все больше нарастало чувство тревоги. Хотя, если, конечно, следовать нормальной человеческой логике, все его страхи за жизнь сына Марины объяснялись болезненным состоянием его мозгов.
Зачем бы, спрашивается, людям Бая и тем ментам, что работают на него в Краснохолмске, копытить сейчас землю в городе, которая уже и без того горит у них под ногами, а не уйти в тень и не переждать недельку-другую, пока не стихнут страсти по убитому? И уже потом, что было бы вполне логично… Однако Голованов слишком хорошо знал психологию зарвавшихся наркодельцов в том же Афганистане, которая ничем не отличалась от психологии азербайджанских наркоторговцев, с которыми ему уже приходилось сталкиваться в Москве, и мог предполагать, как поведут себя те из них, кто стоял за Баем, кто вкладывал деньги в краснохолмский рынок и кто рулил им, как Бай сам до последнего дня рулил своими шестерками.